Награда

Парень осторожно взялся за руку фельдшера. Матвей Алексеевич протер спиртом кожу, потом сделал три царапины скальпелем — прививку.

Орочи затаив дыхание наблюдали.

— Вот и все. Кто сделает на своей руке такие царапины, тот будет здоров. Неужели ты, Акунка, боишься таких ничтожных царапин?

Вопрос фельдшера обидел Акунку. Он отстранил рукой дочку, шагнул к Мартыненко, расстегнул на груди куртку Глубокие белые шрамы исполосовали крутую грудь охотника.

— Во! Мапа-медведь царапал. Акунка домой пришел и мясо малы принес, — с гордостью сказал он.

— Акунка хороший охотник, — подтвердили жители стойбища.

— Царапай маленько, — улыбнулся орочон и доверчиво протянул руку. Он смело смотрел в глаза лекарю, пока Матвей Алексеевич проводил скальпелем по смуглой коже, но все же капельки пота выступили на лбу охотника. Непонятное всегда страшит, даже самого смелого.

Мартыненко привил оспу и детям Акунки. Матвей Алексеевич собрался было укладывать саквояж, но Качатка удержал его.

— Мне тоже надо привить, — и протянул оголенную руку.

О том, что произошло в чуме Акунки, быстро узнали все обитатели стойбища. И все же каждого приходилось уговаривать. Рослый коренастый орочон, смело идущий с копьем на медведя, морщился, когда фельдшер делал надрезы на его руке. Горячо убеждал орочей делать прививки Качатка, охотно показывая желающим, что и ему резал кожу русский лекарь.

Он носил за Матвеем Алексеевичем саквояж, и вид у него был важный. Как же, гибель страшной болезни носит Качатка в своих руках! Сам шаман Пору струсил бы! Сообразительный, схватывающий все на лету, Качатка взялся протирать спиртом руки пациентов. Лицо его сияло. Помощник русского лекаря, не шутка!

Маху не привлекала работа Матвея Алексеевича. Относился он к лекарю с уважением, но, как и орочи, побаивался острого ланцета и вакцины в стеклянных трубочках. Ему непонятен был смысл такого лечения. Ни бубна, ни пения. А как злые духи узнают, что людей лечат? И он с удовольствием отправился выполнять просьбу лекаря — побольше наловить рыбы. Напуганные болезнью, орочи почти забросили охоту и рыбную ловлю и теперь голодали.

Махе повезло: с помощью ребятишек он набил острогой много рыбы. Под вечер на берегу запылали костры, в котлах варилась уха. Орочи повеселели. Рыбы хватило всем.

Матвей Алексеевич и его спутники ужинали у юрты Акунки.

— Льду бы достать. Лед на голову больной нужно класть, чтобы жар не так донимал, — вслух размышлял Матвей Алексеевич. И сам улыбнулся своей наивности. Откуда взяться льду в тайге в разгар лета?

Орочон молча выслушал лекаря и ушел. Через полчаса он подал Матвею Алексеевичу кусок льда. При свете костра лед искрился, как хрусталь, с граней падали прозрачные капли.

— Где взял? — спросил удивленный фельдшер.

— В тайге. От зимы до зимы не тает. Орочи рыбу там держат.

«Естественный ледник», — подумал Матвей Алексеевич. Он слышал от нанайцев, что в глухих распадках, куда не достигают солнечные лучи, все лето держится лед.

— Побольше пить давай жене, — поучал Матвей, — чаю давай, сколько захочет. Сердце у нее крепкое. При оспе пить больше надо.

— Нет чай, — грустно сказал Акунка. — Давно нет. Был соболь — чай был, порох был. Теперь нет соболя. Пе разрешают ловить.

Матвей Алексеевич уже лег спать, когда в фанзу вошел Акунка.

— Говорить хочу, — тихо произнес он.

— Говори, Акунка. С женой плохо?

— Меня лечил маленько, детей, жену лечил, спасибо. Брата полечи, ребят его, жену.

— Но я ведь всех осмотрел сегодня? — забеспокоился Матвей Алексеевич и стал натягивать сапоги.

— Не сейчас, — жестом остановил его Акунка. — Завтра пойдем. Брат ушел выше по Анюю. Полдня плыть.

— Только одна семья брата ушла? — допытывался фельдшер.

— Две семьи. Его сородичи.

Положение осложнялось. Значит, опасная болезнь унесена дальше в тайгу. Кто знает, может, брат Акунки добрался до другого стойбища, и ничего не подозревающие люди теперь тоже заражены.

Раздосадованный Матвей Алексеевич долго не мог уснуть. Он ворочался на пахнущем смолой лапнике и вздыхал. Маха давно посвистывал носом, но Качатка тоже не спал. Он придвинулся к Матвею Алексеевичу.

— Матвей, а я могу лечить людей? — спросил и сам испугался своей дерзости, даже голос задрожал от волнения.

— А почему не можешь? Вполне можешь, — спокойно ответил Мартыненко. — Только учиться много надо.

— Я буду учиться, — оживился Качатка. — Увидишь, правду говорю!

— А сам в школу не стал ходить.

— Без школы разве нельзя?

— Любая наука начинается со школы, Качатка.

— В школу пойду, — пообещал парень.

Над фанзой монотонно шумели деревья. Матвей Алексеевич стал было засыпать, но его разбудил шепот Качатки:

— Матвей, хочу имя сменить. Мария сказала: словно рыба ты, Качатка. Есть такая рыба в Амуре. Матвей, помоги имя менять. Болеет человек, имя меняют, чтобы злой дух-черт не нашел его.

— Но ты ведь не болеешь? — сонно спросил Матвей Алексеевич.

— Пусть я буду вроде больной. Помоги имя найти.

— Качатка... Ты привык к букве «к», — размышлял Матвей. — На эту букву есть хорошее имя: Кирилл. У меня на фронте друг был, санитар, Кириллом звали.