Награда

Качатка насупился, кинул рассерженный взгляд на фельдшера. Потом выхватил охотничий нож, с которым никогда не расставался, и, подав Матвею Алексеевичу, сказал с отчаянной решимостью:

— Режь!

Помедлив немного (может, раздумает), Матвей Алексеевич аккуратно обрезал косу и бросил ее в реку. Черной змеей ушла она в воду. Качатка провел рукой по затылку, вздохнул.

— Жалко? — полюбопытствовал Матвей Алексеевич.

— Нет, — твердо ответил Качатка. — А дядя поругает. О-о!

Угадал парень. Не успели они прийти с рыбалки в больницу, как прибежал дядя, неизвестно от кого узнавший об отрезанной косе. Петухом наскакивал на Матвея Алексеевича, кричал:

— Зарежу! Зачем парня портил!

Но так же, как Иван Бельды, угрожавший расправой, дядя Качатки быстро остыл. Вскоре они распивали вдвоем чай и посмеивались над Качаткой, которому Груша мыла голову в большом эмалированном тазу. Парень испуганно фыркал, тер глаза: щипала мыльная пена.

Больных стало меньше. Матвея Алексеевича радовало, что люди начали выздоравливать. Похудевшие от бессонных ночей Груша и Мария разделяли его чувства, строили планы:

— Нам бы теперь акушерский пункт открыть. Потом ребятишками заняться, — мечтала Груша.— Жалко смотреть на детей. Кроме рыбы, ничего не видят, болеют почти все животами, чесоткой...

— Ты хочешь разом все болезни уничтожить. Нелегкое это дело.

— Не разом, а побыстрее.

Мария приметила на другом берегу протоки лодку. Она быстро двигалась.

— Петя опять с утра в Тондоне, — кивнула она. — Без завтрака уехал.

Петр, не успев как следует окрепнуть после болезни, с головой ушел в хлопоты. Он переселял нанайцев с островных стойбищ на сухой берег, в Тайхин. Острова ежегодно затоплялись. Обитатели стойбищ, пережидая паводок, подолгу жили в лодках, ожидая, пока река войдет в берега. Потом ремонтировали размытые волнами сердитого Мангму стены убогих фанз, крыли разметанные ветром крыши.

В нынешнем году по приметам ожидалась особенно высокая вода. Петр и Сергей Киле целые дни проводили в стойбищах, убеждая людей переселиться.

— Ну как твои подопечные? — весело спросил Петр Матвея Алексеевича, подъехав к берегу.

— Да пока новых не поступает.

— Славно! Теперь эпидемии конец!

— А ты все уговариваешь?

— Упираются, чудаки, — посмеивался Петр. — С утра обходим с Сергеем каждый дом. Крепко же они за острова держатся!

— Рыба рядом, — сказал Сергей.

— И ты тоже им потатчик, — укоризненно заметил Петр. — Впрочем, им ты говорил другое.

— Переселяться надо, — согласился Сергей. — Но и понять нанай надо. Привыкли.

— А нам, председатель, надо бороться с плохими привычками. Такая у нас с тобой задача.

— Надо бороться...

— Вот и они о рыбе толкуют, — озабоченно продолжал Петр. — Мы им про нездоровые места, а они: «Если заболел человек, так в том черт виноват, злой дух, а не вода». Четверых все же уломали. Нам только сдвинуть с места несколько человек, а там дело само пойдет.

Матвей Алексеевич удивлялся необыкновенной энергии Петра: учит, как надо строить дома, собирает учебники для школы, вникает во все мелочи быта нанайцев. А ведь занимает должность всего-навсего председателя отделения интегралсоюза.

Фельдшер сказал ему об этом.

— Нет, Матвей Алексеевич, не так рассуждаешь. Я — коммунист, а коммуниста все касается. С меня спрос. Меня партия сюда послала.

В полдень, когда Груша и Матвей Алексеевич обедали, в открытое окно их дома просунул голову улыбающийся парень-удэгеец и вежливо сказал:

— Здравствуйте!

Парня пригласили в дом. Он присел на лавку, неторопливо достал из-за пазухи кожаный кисет, развязал его и вынул из мешочка вчетверо сложенный листок. Протянув листок фельдшеру, удэгеец сказал:

— Тебе. Арсеньев приказал. Капитан Арсеньев.

Матвей Алексеевич прочитал листок и молча передал его жене. Арсеньев писал: «Дорогой Матвей Алексеевич. По Анюю и на некоторых его притоках живут орочи. Черная болезнь — оспа пришла сюда. Прошу приехать, помочь».

Груша смотрела на записку знаменитого путешественника, и сердце щемила тревога: как отпускать мужа в такую опасную поездку?

— Я сегодня же выеду, Груша, — ласково проговорил Матвей Алексеевич. — Ты собери, что нужно, а я за вакциной схожу. Да гонца накорми, проголодался, наверное, парень.

Качатка упросил Матвея Алексеевича взять его в этот далекий и опасный путь и вместе с удэгейцем хлопотал около утлого бата, проверяя, плотно ли уложен груз. В бате было несколько новых шестов. Вода чистого и быстрого Анюя бурлила у бортов лодки, выдолбленной из ствола тополя.

Со страхом глядя на утлый бат, Груша повторяла:

— Матвей, я прошу тебя, будь осторожен. Качатка, ты присматривай за Матвеем Алексеевичем. Он ведь и плавать как следует не умеет.

— Однако, я и Качатка тоже не плаваем, а на батах всю жизнь ходим, — посмеиваясь, успокоил Грушу удэгеец. — Если черт не захочет, не утонешь. Зачем плавать? Человек, однако, не рыба, не кого, чтобы плавать, — рассуждал удэгеец под одобрительное хихиканье беспечного Качатки.

Лицо Груши страдальчески сморщилось. Она что-то сунула в карманы мужа, и без того набитые всякой всячиной, поправила на нем воротник рубахи.