Награда

— Как ты не поймешь, — убеждал Матвей Алексеевич. — У нее трудные роды, она может умереть.

— Закон такой, чтобы в тайге женщина была,— не унимался нанаец. — Не нарушай, лоча, наш закон! Умрет — пускай умирает. А то еще черта родит. Тебе какое дело?

Нанаец подбежал к женщине, безучастно лежавшей на земле, схватил ее под мышки и потащил в полуразобранный шалаш.

Самообладание покинуло Матвея Алексеевича. Подскочив, он вырвал из рук нанайца бесчувственное тело женщины. Нанаец извернулся, крепко вцепился в грудь фельдшера и другой рукой потянулся за ножом. Матвей Алексеевич рывком оттолкнул от себя нанайца, ударил в лицо. Словно мешок, нанаец рухнул на траву и затих. Поправляя порванную рубаху, Матвей Алексеевич зорко следил за противником, но нанаец не подавал признаков жизни. Мартыненко испугался: а вдруг убил этого ревнителя таежных обычаев? Его бросило в жар от такой мысли. Впервые в жизни он ударил человека. И может быть, убил! Матвей Алексеевич с отвращением глянул на свои тяжелые кулаки, но, опомнившись, кинулся к нанайцу. Тот зашевелился, приподнялся.

— Ты прости меня, брат. Не хотел я,— бормотал смущенный Матвей Алексеевич. — Сам виноват, зачем за нож схватился...

— Кричи, ругай, зачем бей? — плачущим голосом проговорил нанаец.

— А если ты с ножом, то как с тобой разговаривать? — отвечал Матвей Алексеевич, довольный, что все обошлось благополучно.

— Чего ножом, чего ножом? — обиженно зачастил нанаец. — Закон нарушаешь, пугать хотел. Шаман что скажет? Что старики скажут теперь Ивану Бельды? Жену не защитил, как с ним в тайгу на охоту идти?

Нанаец, раскачиваясь, сидел на траве, и в голосе его звучали злые слезы.

Внезапно их обоих испугал истошный крик роженицы. Они бросились к ней.

— Помоги, — властно приказал нанайцу Матвей Алексеевич. Охотник повиновался. Когда женщину уложили на носилки, Мартыненко встал впереди. Бельды сзади. Но вдруг Бельды опустил носилки на землю.

— Что случилось? — с досадой крикнул Матвей Алексеевич.

— Ножик забыл, — шаря в траве руками, отозвался Иван. — Без ножика какой охотник: все равно баба.

На полпути к стойбищу их встретили встревоженные Груша и Мария. Они помогли донести роженицу до дома Мартыненко. Иван, ошеломленный всем случившимся, не ушел от дома, прилег на землю у порога, покуривая в волнении трубку. Сначала он прислушивался к голосам, глухо доносившимся из-за двери. Стонала жена, но тише. Потом и вообще все затихло в доме. Иван задремал, выронив трубку на траву.

Была уже полночь, когда дверь скрипнула. На пороге, весь в белом, стоял Матвей Алексеевич и что-то держал в руках, Бельды вскочил и отступил от двери, с опаской поглядывая на лекаря.

— Поздравляю тебя, Иван, — устало сказал Матвей Алексеевич. — Поздравляю тебя с рождением сына, — и протянул сверток Ивану. Тот осторожно взял его и сквозь пеленку почувствовал тепло. Иван боялся пошевелиться: выпадет ребенок из задрожавших от счастья рук. Первый сын у Ивана, охотник, рыбак хороший будет!

— Охотник! — дрогнувшим голосом сказал Иван.

— Еще какой охотник вырастет! — подтвердил Матвей Алексеевич.

— Жена как? Живая?

— Жива. Только придется ей полежать. Эх ты, голова! Пропала бы твоя жена, если бы я тебе поддался.

Иван молча держал ребенка на вытянутых руках.

Качатка сильно привязался к Матвею Алексеевичу. Целыми днями пропадал в больнице или в доме Мартыненко. И, как ребенок, без конца спрашивал: «А это что? А почему так?» Матвей и Груша терпеливо объясняли парню непонятное. Качатка схватывал все на лету, с полуслова, хотя был неграмотен.

Школа в стойбище была, но учились в ней с перебоями, а во время эпидемии школу совсем закрыли. Учительницу, тоже заболевшую тифом, увезли в Хабаровск родственники.

А Качатка учиться с малышами стеснялся. Рано утром, до обхода больных, парень забегал за фельдшером и тихо стучал в окно; потом они молча шли по росной траве на заранее облюбованное место. Там обычно уже сидел с удочками Иннокентий.

Хорошо посидеть на заре часок-другой, последить за поплавками. Иной раз они не успевали снимать рыбу. Но сегодня клев ленивый. Матвей Алексеевич смотрит на Качатку, на смуглое лицо парня, потрепанную одежду, черную как смоль косу. У многих мужчин в стойбище косы. Носить такие длинные волосы — мало приятного. Качатка нагнулся поправить снасть, потом выпрямился, по-девичьи забросив движением головы косу на спину. Матвей Алексеевич усмехнулся.

— Качатка!

— Что, Матвей?

— Срежь косу. У русских женщины и те сейчас стригутся коротко. А ты мужик все же, охотник!

— Обычай такой, старинный, нельзя, старики носили... — неуверенно возразил Качатка.

— Не все хорошо, что делали старики. Коса — плохо, грязь от нее. Да и неудобно ходить с косой, мешает. Совсем не нужна.

— Неудобно, верно, — охотно согласился Качатка. — А русские не носили косу?

— Никогда не носили.

— Грязь, говоришь?

— Только вшей разводить. Давай отрежем!

Качатка молчал, смущенно посапывая носом. Задал ему задачу доктор Матвей.

— Боишься? Дядю боишься? — подзадорил Матвей Алексеевич.