Награда

Вот какие воспоминания вызвала у Матвея встреча с лесорубом. У того офицера-калмыковца были точно такие же узко посаженные, наглые глаза. Но то был офицер, а этот — лесоруб.

Так ничего и не решив, Матвей уснул.

Записка Арсеньева

В Соргон вернулись на попутном буксире. Оставив Иннокентия переправлять медикаменты, Матвей Алексеевич поспешил в больницу.  На порожке амбара грелся на солнце бодрый, совсем здоровый Петр. Рядом сидел Чокчо. Мальчик с нетерпением ожидал, когда Петр выстругает ему из щепки кораблик.

— С возвращением! — приветствовал Петр. — Ну как, с удачей?

— Кое-что достал, — подтвердил Матвей Алексеевич. — Правда, пришлось поспорить. Киреев сначала упирался. Но и ему сочувствовать приходится: все просят, а дают ему мало.

— У нас тут тоже все в порядке. Видишь, Чокчо поднялся с постели.

— Наказать вас обоих надо, — шутливо пригрозил Матвей Алексеевич. — Режим нарушаете, без разрешения встаете.

— Да мы уже здоровые, верно, Чокчо? — обратился к мальчику Петр, привлекая его к себе.

Чокчо согласно закивал головой.

Сайла почти не отходила от постели больного сына. К ней привыкли и нередко давали поручения. Она охотно выполняла просьбы Груши и Матвея Алексеевича. Старый Апа сердился, не раз приходил за женой в больницу, угрожая избить ее, если она не перестанет убегать из дому в проклятый амбар.

— Сегодня мы молодцом? — спрашивал Матвей Алексеевич Чокчо во время осмотра. Мальчик улыбался. Мало русских слов он знал, но все-таки понимал русского доктора.

— Молот-цом, — повторяет он.

— Уж если стал бегать, то дела твои отличные. Еще немного поешь нашей каши — и на Амур рыбу ловить.

Счастливая Сайла стояла рядом. Она с благодарностью смотрела на доктора. Он спас ее сына Чокчо, а не шаман Пору. Наверно, злые духи бегают, как шелудивые собаки, завидев великана Матвея. Хочется сделать что-то приятное для доктора и его жены. Доктор — такой важный человек, а обращается с Сайлой, как с любимой дочерью, ласково. И Груша... А ведь Сайла привыкла к окрикам и колотушкам мужа, к пренебрежительному отношению мужчин стойбища. Что женщина? Собака. Даже к собаке мужчина относится порой лучше, если она хорошо идет в упряжке или способна к охоте. Да разве угодишь старому противному Апе? О ее неприязни к мужу прознала мать. Со слезами упрашивала дочку не быть строптивой, подчиняться во всем мужу, как того требуют обычаи. А вот Сайла ничего не может с собой поделать. Иной раз кровь закипит в жилах, так хочется ей наброситься на обидчика. Может, и права мать: черти одолевают ее душу, учат плохому. И все же не может Сайла быть по-прежнему безропотной и послушной.

Мартыненко долго моет большие руки, гремя соском жестяного умывальника. На ладонях белая пена. Чокчо тихонько подкрадывается к нему, с любопытством наблюдает.

— Зачем камнем руки трешь? — не удержался маленький Чокчо, трогая смуглым пальчиком серый обмылок.

— Это, дружок мой, мыло. Хочешь умыться?

Чокчо согласно кивает головой. Матвей Алексеевич намыливает мальчику руки, пена становится серой.

— Эге, да ты, парень, нуждаешься в хорошей мочалке, — приговаривает Матвей Алексеевич, намыливая и лицо. Чокчо мужественно терпит неприятную процедуру, не желая обижать доброго лекаря. Насухо вытертый суровым полотенцем, Чокчо долго рассматривал свои порозовевшие руки, трогал горевшие от холста лицо и уши. Подошла Сайла. Она бросила встревоженный взгляд на сына, потом на Матвея Алексеевича.

— Каждый день мой своего сына, — сказал ей Матвей Алексеевич. — Понимаешь, с мылом. Возьми кусок. И раз в неделю води Чокчо в баню. Будет твой сын всегда здоров и весел.

— Понимаю, понимаю, — заулыбалась Сайла.

Оглянувшись, она бросилась к кусту шиповника, росшему у больницы, и возвратилась со свертком в руках. Смущаясь, подала его Матвею Алексеевичу. Развернув, он увидел великолепную шкурку черно-бурой лисицы. Полюбовавшись, в недоумении поднял глаза на молодую женщину.

— Твоя, бери. Тебе подарок, — сказала Сайла.

— Я ведь не за подарок лечил твоего сына, Сайла, — с укором проговорил фельдшер. — Отнеси лису домой. А то от мужа тебе попадет, рассердится! А мне лиса ни к чему.

— Не муж, — горячо заговорила Сайла, — брат давал. Мне давал. Подарок тебе. Обижаться буду.

Но Матвей Алексеевич и слушать ее не стал, ушел домой, оставив лису в руках опечаленной Сайлы.

Груша наблюдала за ними. Она подошла к молодой женщине, ласково погладила ее по голове.

— Твоя благодарность, твое спасибо, Сайла, для Матвея Алексеевича лучше подарка.

Но Сайла восприняла отказ по-своему. Не взял подарок, значит обижается на Сайлу. Лиса разве мешает? Можно на табак обменять, на ситец, на муку. За такую шкурку теперь много муки дают в кооперативе.

И все же знакомый сверток появился на столе.

— Я, кажется, не сторонник подношений, Груша? — сердито покосился на жену Матвей Алексеевич, обнаружив дома шкурку лисы.

— Не злись, Матвей! Я тут ни при чем. Меня не было, когда Сайла принесла ее сюда.

— Извини, Груша, — смягчился Матвей Алексеевич.— А лису все же отнеси обратно.

Груша расстелила пушистую шкурку на столе и залюбовалась ею.