Наблюдательный отряд

– Пока лишь то, что он знающий инженер, который разбирается не только в чертежах, но и во всяких тонкостях производства. Ему лет тридцать… возможно, больше, по этой физиономии трудно определить точный возраст… у него бурный темперамент, а когда он увлечется спором – громкий голос, и руками он принимается махать, как провинциальный трагик… Он знает, что делается на «Моторе», поскольку бывает там, навещает друга – инженера Теодора Рейтерна, это сын члена рижской городской думы. И Калеп к нему хорошо относится.

– Не Рейтерн ли по его просьбе послал кого-то ночью, чтобы передать документы агенту Эвиденцбюро? – вдруг спросил Хорь.

– Да, Рейтерну было бы удобно уговориться с кем-то из мастеров. Но отчего бы Рейтерну самому тогда тайно не вынести бумаги, а потом так же тайно не вернуть их на место? Хорь, а вы уверены, что должны быть вынесены именно чертежи? А не «гном»?

– Какой «гном»?

– Калеп работает над новым авиационным мотором. Тот, который теперь используют, так и называется «калеп», а новый будет «гном». Бумаги можно пронести на себе, а мотор за пазухой не спрячешь, потому его и вытащили ночью. Как ты думаешь?

– Нужно узнать, чем именно заведует на «Моторе» Рейтерн, – решил Хорь. – Нужно разобраться, что связывает этих друзей, Розенцвайга и Рейтерна. Нужно узнать, какой из Розенцвайга яхтсмен, выходит ли он из залива в открытое море, ходил ли в Финский залив. Будет чем заняться Барсуку и Росомахе! И Горностаю. Ему как раз удобно будет собрать сведения о Розенцвайге – они ведь на одном заводе трудятся.

– И если моя догадка верна – то немножко проясняется участие в этом деле Андрея Клявы.

– Безумца?

– До того как попасть на Александровские высоты, он, возможно, учился вместе с этой парочкой. Они – немцы, а он – латыш, но мало ли что их могло сдружить. И тогда уже можно предположить, что он оказался причастен к убийству Маши Урманцевой не случайно – а его туда заманили. Вроде бы что-то складывается…

– Вот Горностай обрадуется! Нужно будет собраться и поделить обязанности, – решил Хорь. – Но главное сейчас – не пытаться взять живьем агентов Эвиденцбюро. Один раз пробовали… Я настоял, и я же все провалил…

Лабрюйер похлопал Хоря по плечу.

– Есть у меня на примете домик, в котором, может статься, проживает твой агент. Вот только нужно узнать, какую роль в этой истории играют блондинка, что следила за «фотографией», и госпожа Крамер, сбежавшая в неизвестном направлении. Как бы и ее тело не выудили из городского канала… что-то у нас многовато накопилось покойников… Грунька-проныра, Петер Леман, «череп» – хотя насчет «черепа» я уж не знаю, что и думать… Три с половиной тела.

– А половина?

– Ротман. То ли жив, то ли нет. И понять невозможно, куда запропал. Да, «череп»… Нужно будет опять просить у Линдера сводку.

– Нужно будет как-то вознаградить Линдера. Да. Я выдам тебе из неподотчетных денег тридцать рублей.

– Он может не взять.

– А ты так с ним поговори, чтобы взял, – строго сказал Хорь. – Это приказ, Леопард.

– Учишься приказывать?

– Учусь. Горностай прав – именно этого я не умею. Но я научусь с ним справляться, вот увидишь!

– Научишься. Если ты с Горностаем справишься – то тебе сам черт не страшен. И он ведь отличный актер, он не просто играет роль, он чуточку переигрывает, чтобы заставить тебя воевать, – объяснил Лабрюйер. – Он тебя готовит к серьезной работе и поэтому может устроить целый спектакль. Так что злиться на него не надо.

Сказав это, Лабрюйер понял, что объясняет политику Енисеева не только Хорю, но и самому себе.

– Я не злюсь. В конце концов, я сам это выбрал… – Хорь понурился. – Ну что, давай планировать операцию по захвату дома умалишенных.

– Я думаю подъехать туда на автомобиле Мюллера, взяв с собой тебя или Акимыча, еще Мякишева для прикрытия, и проникнуть на территорию под видом больного, – доложил Лабрюйер Хорю так, как следует докладывать старшему по званию. – Возможно, для первой вылазки этого достаточно. Я еще из того исхожу, что у нас пока нет точного плана местности. Что-то сегодня расскажет Мякишев, но он еще не умеет рисовать кроки. А лезть напролом – большой риск. То, что меня сдадут в полицию и что полиция будет неделю надо мной потешаться, – полбеды. Хуже, если с перепугу заделают дыру в заборе и запрут всех больных по палатам. А пробираться к Кляве официально – значит поставить его под удар.

– Да. Все это похоже на стрельбу в полном мраке по тарелочкам. Мы ведь даже не знаем, в каком состоянии этот Клява. Может, он вообще волком воет и на людей бросается.

– Я видывал сумасшедших. Таких буйных, чтобы на людей бросались, мало, – обнадежил Лабрюйер. – Разве что в белой горячке. Чаще человек просто сидит в углу или принимает странные позы, бормочет бессвязно или, наоборот, произносит длинные речи, так что можно принять его за профессора философии. Но идти туда надо.

– И я считаю – надо. Куда Мякишев запропал?