Наблюдательный отряд

— Ты обещал двум хорошеньким барышням поискать для них живого итальянца, чтобы поучил их произношению, — напомнил Горностай-Енисеев. — Как это ни смешно, а поиски итальянца для нас очень важны. И девицы со своими глупостями пришлись очень кстати. Тебе нужно подружиться с ними Леопард. Даже поухаживать за ними... Хорь, не сопи! Скоро тебе на смену пришлют человека, тогда Росомаха уедет, а ты будешь за него. В своём изначальном образе, как тебя Бог создал, в штанах и даже с усами, если успеешь отрастить.

— На что нам итальянец? — прямо задал вопрос Лабрюйер.

— Пришло сообщение. Как будто нам мало Эвиденцбюро — есть подозрение, что в Риге вертится вокруг заводов ещё и итальянский агент. Недостаёт лишь эскимосов и папуасов... — ответил Енисеев. — Вот, ломаем головы, как до него добраться.

— Никак, если он хорошо говорит по-немецки, — сразу отрубил Лабрюйер. — Он же не станет валяться на скамейках в парке, как натуральный лаццарони, исполняя баркаролы и канцонетты. Скорее всего, если при нём заговорят по-итальянски, он сделает вид, будто ни слова не понимает.

— Или же, наоборот, изобразит нам классического итальянца с чёрными усами и склонностью к изящным искусствам.

— Есть и третья возможность, — вмешался Барсук. — Итальянцы наняли человека, не похожего на брюнета с чёрными усами. Допустим, белобрысого шведа или голландца.

— Шведку или голландку, — добавил Росомаха. — Опять у нас русская народная сказка: поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что.

— Завтра я искать итальянца не стану, потому что с утра уезжаю в Дуббельн, — предупредил Лабрюйер. — Кажись, напал на след...

— Чей?

— Человека, который избежал скамьи подсудимых, хотя должен был бы на ней сидеть. Ведь именно это от меня требовалось?

По физиономии Енисеева Лабрюйер видел, что возможна стычка, и решил не уступать. Тем более, что на него смотрят Хорь, Барсук и Росомаха.

Енисееву явно хотелось отправить Лабрюйера по следу воображаемого итальянца, но и он видел, что Леопард готов сопротивляться. Поскольку наблюдательный отряд формально возглавлял Хорь, Енисеев не стал спорить и навязывать своё мнение.

— Барсук, ты с утра пораньше найди Мартина, чтобы Леопард на нём поехал, — сказал он.

Орман Мартин Скуя раза два или три возил Енисеева, получил хорошие чаевые, и они поладили. Это был здоровенный детина, по сведениям — большой драчун, так что при необходимости мог и защитить Лабрюйера. Экипаж у него был новый, на резиновых шинах, с крытым верхом, с ковровой полстью — укрывать ноги седокам, для запряжки он держал двух лошадей, сильного выносливого мерина и довольно резвую кобылу.

— Будет сделано, — ответил Барсук.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Зима на штранде — время тишины и пустоты. Немногие местные жители ходят по воскресеньям в церкви, а во Владимирской их можно было бы сосчитать на пальцах одной руки. Два раза в месяц приезжает батюшка с причтом, служит, исповедует и причащает. Тем важнее содержать сторожа — слишком велик соблазн утащить из пустого храма серебряную богослужебную утварь.

Гаврила жил в сторожке, устроившись там, как в раю: он с осени припасал дрова и шишки для растопки — целыми мешками. Уж чего-чего, а шишек на штранде хватало. На дворе, во избежание пожара, стояли бидоны с керосином, необходимым для лампы. Раз в неделю Гаврила брал санки и шёл к соседям-рыбакам, оттуда привозил ковригу хлеба, молоко и масло, копчёную рыбу, а чай, мёд, сало, крупы и картошку запасал сам. Гаврила был грамотен, покупал у домовладельцев за гроши оставленные дачниками книги и газеты, читая их в полное своё удовольствие — прихлёбывая горячий чаек, закусывая ломтём хлеба с салом.

Дорога от «Рижской фотографии господина Лабрюйера» до Владимирского храма в Дуббельне — немногим более двадцати вёрст, и Лабрюйер вместо элегантного пальто, в котором только на Александровской щеголять, надел тулуп, одолженный у дворника Круминя, и обул валенки. Панкратов, приглашённый на эту прогулку, тоже был в тулупе и валенках. Чуть ли не три часа по морозцу ехать — это учитывать надо!

Конечно, можно было и автомобиль нанять. Но поездка на бричке зимой — это особая радость, это наслаждение красотой пейзажа, чего автомобиль не позволяет.

Лабрюйер и Панкратов обнаружили Гаврилу возле сарая — он колол дрова и был очень этим занятием доволен. А ещё больше был доволен давними знакомцами, которые привезли угощение — двухфунтовую сахарную голову в синей бумаге и круг колбасы.

— Где живёт Петер Леман, я знаю, — сказал Гаврила. — Он при дочке, внуков нянчит. После той истории... Да ты ж помнишь, Кузьмич! Ему дали понять: не заткнёшь свою поганую пасть, тебя не тронем, а доченьке и внукам достанется...

— Так что за история? — нетерпеливо спросил Лабрюйер.

Гаврила замялся.

— Говори уж, раз начал! — прикрикнул на него Панкратов.

— Пусть он сам расскажет, если захочет.

— А где его искать?