Наблюдательный отряд

— Когда приедет заказанная агентесса из столицы?

— Куница уже работает. Очень толковая девица. Кстати, отличная лыжница. Росомаха поселил её в доме возле Мейерхофа, так она сразу, в тот же день, побежала на лыжную прогулку. Вот он, тут, этот дом. Очень удачный выбор.

— Да, и та роскошная вилла рядом, и дача, где проказничают Луговская с Лемберг. Похоже, там ещё кого-то спрятали.

— Вот заодно это и выяснится, — сухо ответил Хорь. — Росомаха отличный агент. Надёжный товарищ, и актёрские способности немалые. Он побывал на Елизаветинской и выяснил — девица Вильгельмина Гофман с родителями живёт там уже три года. О семье известно, что раньше жили на Мариинской, угол Матвеевской, проверить несложно. Другая Вильгельмина была замечена неоднократно, приезжала в гости, потом вообще там поселилась, её фамилию соседи не знают, а подбираться слишком близко к Гофманам Росомаха не рискнул. Ты это желал услышать?

Лабрюйер вздохнул и ничего не ответил.

— Ты полагаешь, её завербовали недавно? И она приходила сюда, к нам, потому что она и была настоящим агентом, следившим за нами, а дурака Феррони нам просто подсунули?!

— Хорь, это логичная версия. Но девушка слишком молода, чтобы её сразу отправили с таким поручением.

— Ну и что? Я тоже... я ещё молод! Но мне же поверили, меня же поставили командиром! Ты тоже считаешь меня мальчишкой? Да?

— Нет. Ты действительно командир.

— Прости. Я просто сильно беспокоюсь.

— Да будет тебе...

Утром они поехали в Шмерльский лес и там больше часа катались, дыша свежайшим воздухом. На сей раз Лабрюйер не отравился кислородом.

— Теперь я хоть уверен, что ты во время операции не заснёшь стоя, — поддразнивал Хорь.

Вернувшись, они переоделись — Хорь в ненавистный наряд фрейлен Каролины, а Лабрюйер в обычный костюм.

— Потерпи ещё немного, — сказал товарищу Лабрюйер. — Скоро этот маскарад кончится.

— А если начальство решит, что мне так по гроб дней моих и придётся ходить в юбке?!

— Горностай сказал, что тебя готовят для серьёзного задания. Может, и там маскарад потребуется.

— Остаётся только поставить свечку Богородице, чтобы этого не случилось, — усмехнулся Хорь.

Лабрюйер прямо при нём связался с полицией. Линдера не было — инспектор с агентами где-то гонялся за Ванечкой.

— Чёрт возьми... — проворчал Лабрюйер. — Прямо хоть иди в политехникум с отмычкой...

Зазвонил телефонный аппарат. Хорь был к нему ближе — он и снял трубку.

— Да, я, — сказал он. — Да, понятно. Хорошо. Благодарю. Ещё что-то? Так... Благодарю. Ближе к ночи свяжемся. Бог в помощь.

— Что-то важное? — спросил Лабрюйер.

— Сообщение от Куницы. Нам следует поторопиться с операцией. На даче, где теперь живёт Луговская, похоже, пакуют чемоданы. Кажется, арест пана Собаньского показал Эвиденцбюро, что следующие кандидаты на тюремную камеру — их агенты.

— Нет худа без добра. Кто спешит — тот ошибается.

— Хотелось бы... Ну что же... Послезавтра.

Линдер объявился поздно вечером — сам заехал в гости к старому товарищу.

— Я вот что придумал, — сказал он. — Я свяжусь с институтским начальством и скажу, что Розенцвайг у нас проходит свидетелем по одному делу, нужно взять показания. Поскольку его в сыскную полицию не выпустят, мы, так и быть, сами к нему придём. Но, Гроссмайстер, если ты сразу не найдёшь мемуаров Клявы, во второй раз тебя пустят в карцер через неделю, не раньше, и то — по тайному сговору со сторожем.

— Хорошо.

— Времени у тебя будет немного — не больше часа.

— Рискнём. Я возьму хорошие электрические фонарики.

— Тогда я завтра телефонирую в деканат и договариваюсь.

Институтское начальство даже обрадовалось — было бы очень хорошо, если бы безобразник оказался замешан в какой-то уголовщине, это бы его научило уму-разуму. Оно позволило брать показания хоть два часа, но — вечером, а вечер наступал рано, в пять уже темно.

— Я сегодня не смогу, — сказал Линдер, — давай уж завтра. Может, ночью удастся взять этого подлеца.

— Завтра у нас... — Лабрюйер чуть не сказал «операция», но Линдер понял.

— Во сколько вы начинаете?

— В одиннадцать вечера, когда в нужной местности все угомонятся и лягут спать.

— Ну, до этого часа мы управимся! По крайней мере, поймём, существуют мемуары в природе, или это бред безумца.

Лабрюйер повесил трубку, и тут же телефонный аппарат снова затрезвонил.

— Вас вызывает Выборг, будете говорить? — спросила телефонистка.

— Буду, буду, барышня!

— Связь очень плохая, в любую минуту может прерваться.

— Благодарю!

Пискнуло, зашуршало, далёкий суровый бас сообщил:

— По запросу осведомительного агентства. Два человека опознаны. Возможно, экипаж яхты «Лизетта», вызванные свидетели...

В трубке захрюкало, несколько важных слов пропало напрочь. И дальнейшая речь прерывалась этим гадким издевательским хрюканьем.

— ...были замечены в тот день, когда пропала... подтвердил... в полном соответствии... подтвердили... Опознание проводилось...

Тут связь наладилась, и Лабрюйер услышал громкое, бодрое и отчётливое:

— Доложил частный пристав Овчинников!

— Донесение принято! Благодарю, господин Овчинников! — заорал Лабрюйер и, не повесив трубку, устремился в лабораторию.