На последнем сеансе

Я думаю, когда женщина оставляет

свои ноги закрытыми

до 35 лет,

это слишком поздно

как для любви,

так и

для поэзии.

Я задумался.

И вдруг женщина пронзительно прошептала:

– Повали меня!

Я повалил.

Ночью женщина проснулась и, взглянув на светящийся циферблат стенных часов, спросила:

– Нанюхался вдоволь?

Я потянулся за моими брюками.

– Первый час… – подавленным голосом проговорила женщина.

За окном в окружении молодых звёзд прогуливалась луна.

– Начало нового дня, – бодрым голосом сказал я.

Приподнявшись на локте и откинув назад волосы, женщина выпалила:

– К чёрту! – И её голова снова упала на подушку.

Я не стал спрашивать, к чему было упоминать чёрта.

Женщина снова уснула.

Стараясь не шуметь, я направился к двери.

Дома я бросился к пианино в надежде извлечь из него утешающую мелодию. До утра извлекал.

– Подумай, что ты делаешь? – За моей спиной стояла в ночной рубашке мама.

Я обещал подумать.

Мама ушла к себе.

«Господи, прости меня!» – моя музыка стала вымаливать прощение. Потом я игру прервал и спросил у себя, за что прощение вымаливаю. У себя ответа не добился. Раскрыл дверцы книжного шкафа. Взгляд остановился на корешке книги Симоны де Бовуар, но «Обряд прощаний» в голову не шёл. Кажется, мой мозг продолжал слоняться по Тель-Авиву…

– Спишь? – снова спросил водитель.

Я не спал.

– Улица Флорентин, – сказал водитель.

Я расплатился.

* * *

Дома дребезжал телефон.

Дочь спросила:

– Что сказали в больнице?

Я ответил:

– Там не говорят, там делают.

– Что с тобой делали?

– Самое необходимое.

– Вот видишь, ты выстоял!

– Да, я себя отлично проявил.

– А может…

– Что?

– Может, будет лучше, если я свою квартиру продам и я с Дани перееду к вам?

– Я думаю, что мы управимся сами. Я с мамой, мама со мной…

– Папа, а я всё же не уверена, что ты… Почему бы не связаться с доктором Шером? Маме необходим уход. Особый уход. Доктор Шер заведует клиникой для таких людей, как моя мама.

– Пусть доктор Шер заведует в своей клинике, а здесь заведую я, и со мной об этом больше никогда не заговаривай.

В комнате моей жены пахло как обычно – чем-то кислым и старостью.

Распахнув окно, я спросил:

– Как ты сегодня?

Эстер задумчиво улыбнулась. Улыбка мне не понравилось – она была направлена непонятно на кого. И вдруг Эстер раскрыла ладонь.

– Они красивые, – сказал я про горстку цветных пуговичек.

Мышцы на шее Эстер напряглись, как у кошки. Свободной рукой она погладила моё плечо и спросила:

– Ты здесь?

– Где же мне ещё быть?

– Я подумала, что ты ушёл и что ты не возьмёшь меня в кино. На последний сеанс…

– Здесь я. Разве ты не видишь, что я с тобой?

– Теперь вижу, а раньше я думала, что тебя здесь нет.

– Ты не должна так думать.

– Ладно, тогда я оденусь, и мы пойдём в кино на последний сеанс, да?

– Как-нибудь пойдём.

Пуговки из ладони Эстер выпали на ковёр.

Из шкафчика в ванной комнате я достал свежее бельё и большое полотенце, а из зелёной тумбочки шампунь. Включил душ.

– Повернись… Ещё, ещё немного…

Купая жену, я подумал о рождённой из пены морской Афродите, а потом я вспомнил, как однажды мы с Эстер отдыхали в Нетании, и как Эстер в подаренном мною купальнике входила в море. Я любовался моей женой. Тогда ей было тридцать пять.

– Вот и порядок!

Я отключил душ и большим полотенцем обтёр сбившиеся на голове седые волосы, серую кожу лица, жёлтые складки живота, раздувшиеся вены ног.

– Остальное – сама, – сказал я.

Эстер кивнула, но к полотенцу не притронулась.

– Вот так…

Я уже успел смириться с мыслью, что до конца жизни мне придётся купать и менять на этой женщине бельё. Я одел Эстер в бордовую шёлковую пижаму, мой подарок ко дню пятидесятилетия, а потом потянулся за большой расчёской.

– Надо причесаться, – объяснил я.

Эстер послушно подставила голову.

– Вот так… Вот так… Вот так…

Я подумал о либретто оперы Глюка, где Орфей мог бы вернуть Эвридику к жизни лишь при условии, что от неё отвернётся.

– Вот так… Вот так…

Я представил себе, что повстречайся Орфей с женой Лота, у них бы, конечно, нашлась общая тема для беседы.

Я отвёл Эстер в комнату и сказал, что пойду на кухню заварить для неё чай.

Если бы четыре года назад меня спросили, сколько стоит пачка молока или килограмм соли, я бы не ответил. Теперь знал. И где на кухне стоят банки с рисом и мукой теперь тоже знал. Четыре года…