Мор, ученик Смерти

Они посмотрели наверх. Заглянули в пару боковых проходов. Наугад сняли несколько фолиантов с нижних полок, взметнув клубы пыли.

– Глупо это все, – сказал наконец Мор. – Здесь миллионы жизнеописаний. Шансы найти биографию Альберта меньше…

Изабель накрыла ему рот ладонью.

– Слушай!

Мор попытался что-то еще пробормотать сквозь ее пальцы, но потом все же внял совету. Он напряг слух, стремясь услышать хоть что-нибудь сквозь тяжелую, оглушительную тишину.

И был вознагражден. Слабое, раздраженное царапанье. Где-то высоко-высоко, в непроницаемой тьме этой отвесной книжной стены, все еще писалась чья-то биография.

Они переглянулись, распахнув глаза. Потом Изабель припомнила:

– Мы проходили мимо лестницы. Передвижной.

Когда Мор начал толкать лестницу, ее колесики заскрипели. Верх ее двигался так, словно тоже был снабжен колесиками, скрытыми во тьме.

– Ну вот, – сказал Мор. – Дай мне свечу, я…

– Если свеча отправится наверх, то лишь вместе со мной, – решительно прервала его Изабель. – А ты останешься внизу, чтобы по моей команде двигать лестницу. И не спорь.

– Наверху может быть опасно, – галантно сказал Мор.

– Внизу тоже может быть опасно, – резонно заметила Изабель. – Так что мы со свечой отправляемся наверх, спасибо большое.

Она поставила ногу на нижнюю ступеньку и вскоре превратилась в отделанную рюшами тень, окруженную ореолом свечного пламени, который постепенно уменьшался.

Удерживая лестницу на месте, Мор гнал от себя мысли о давящей на него тяжести чужих жизней. Время от времени к его ногам падал метеорит горячего воска, образуя кратер в толще пыли. Изабель напоминала о себе лишь слабым свечением в вышине да легкой вибрацией от каждой преодоленной ступени.

Потом она замерла. Казалось, ничего не происходило очень долго.

Наконец сверху через плотную тишину долетел ее голос:

– Мор, я нашла.

– Отлично. Тащи ее сюда.

– Мор, ты был прав.

– Это хорошо, спасибо. Теперь неси ее сюда.

– Да, Мор, но которую?

– Не мешкай: свеча скоро догорит.

– Мор!

– Что?

– Мор, их здесь целая полка!

* * *

Пришел настоящий рассвет – тот краешек дня, который принадлежал только чайкам в морпоркских доках, приливу, что гнал волны вверх по течению реки, да теплому повращательному ветерку, разбавлявшему сложный городской дух ароматами весны.

Смерть сидел на тумбе и созерцал море. Он решил протрезветь. Теперь у него болела голова.

Познакомившись с рыбной ловлей, плясками, азартными играми и выпивкой, он так и не уяснил до конца смысл этих четырех занятий, которые почитаются величайшими радостями жизни. Вот еду он понимал – вкусно поесть Смерть любил не меньше прочих. Другие услады плоти ему на ум не приходили; точнее, приходили, но уж слишком они были… ну… плотскими, а значит, требовали полной телесной перестройки, о которой он не собирался даже думать. А кроме того, с возрастом люди, похоже, отказывались от этих услад – как видно, не столь уж привлекательных.

Смерть начал подозревать, что не поймет людей, даже если положит на это всю свою жизнь.

Булыжники мостовой, согретые солнцем, начали куриться паром, и Смерти коснулся легчайший трепет того весеннего нетерпения, которое гонит тысячи тонн соков на высоту пятидесяти футов по древесине лесных стволов.

Вокруг взмывали и камнем падали вниз чайки. Из своего укрытия в груде бесхозных ящиков из-под рыбы выбралась одноглазая кошка, из девяти жизней истратившая без малого восемь, попутно лишившись уха; она зевнула, потянулась и потерлась о ноги Смерти. Морской бриз, прорезавший знаменитую вонь Анка, приносил с собой едва уловимые ароматы пряностей и свежего хлеба.

Смерть был очень озадачен. Он не мог с этим бороться. Ему очень нравилось быть живым и очень не хотелось быть Смертью.

«НАВЕРНОЕ, Я ЗАБОЛЕЛ», – подумал он.

* * *

Осторожно взобравшись по ступенькам, Мор оказался рядом с Изабель. Лестница шаталась, но вроде держалась. Хотя бы высота его не пугала: внизу была только густая тьма.

Некоторые из ранних томов жизни Альберта оказались совсем ветхими: тронь – и рассыплются в прах. Мор протянул руку, отчего лестница слегка задрожала, достал первый попавшийся и открыл примерно на середине.

– Поднеси свечу вот сюда, – попросил он.

– А ты можешь это прочесть?

– Вроде как…

«…мановением длани своей, но был зело удручен, что все люди в конце пути своего встречают ништо, т. е. Смерть, и в гордости своей поклялся снискать Безсмертия. „Ибо так, – рек он младым чародеям, – сможем мы премерить на себя одежды Богов“. Наутро, среди не настия, Альберто…»

– Это язык древних, – сказал Мор. – До введения правописания. Давай пролистаем последнюю.

Да, это точно был Альберт. Взгляд Мора выхватил несколько упоминаний поджаренного хлеба.

– Давай-ка посмотрим, чем он сейчас занимается, – предложила Изабель.

– По-твоему, так можно? Немного напоминает слежку.

– Ну и что? Струсил?

– Ладно, давай.