Месопотамия

Команду расформировали еще до начала сезона –
владелец вывел активы и купил два отеля в Египте.
Чёрные вороны разгуливали по газону,
а больше и некому было на поле выйти.

Саня, наш правый край, надежда команды,
даже заплакал, забирая вещи на базе.
Держал свои бутсы (а какие тут варианты?),
сложа руки, словно суннит при намазе.

Да ладно, не верил я, глядишь, передумает скоро.
И потом, ведь он не со зла, это бизнес, всегда так было.
Брат Сани был правым, сидел, мечтал сжечь этот город
за то, что выбрали мэром такого дебила.

И батя тоже сидел, и тоже, вроде, был правым.
Даже не знаю, как он с ними жил. Тем более в жизни этой
из хорошего у него были разве что травмы,
длинные волосы и старые гетры.

И тогда я ему говорю – всё, Сань, хорош, не дури ты,
хватит оплакивать трудовые резервы,
что мы стоим здесь, действительно, как сунниты,
давай, Сань, пойдём-ка подлечим нервы.

Пойдем на завод, устроимся на работу,
поступим в аспирантуру, станем охранниками в музее.
Если есть выбор, всегда выбирай свободу,
а если вас мало, оборону держи плотнее.

И тогда он мне отвечает – какая работа?
Какая аспирантура, что ты городишь?
Всё, что я видел в жизни – это чужие ворота.
Единственный, кто меня уважал – это местный сторож.

Ничего у меня не было, кроме номера на лопатках
и места в команде, за которое я рвал себе жилы.
И что мне теперь, укреплять основы правопорядка?
Как же я разберусь между нашими и чужими?

Зачем мне здесь оставаться, кому давать сдачи?
Брошу всё на хуй, переберусь в Россию,
буду играть где поставят, ловить удачу,
убегать от маразма, поджидать свою амнезию.

…Я знал, что он не поедет, куда б его ни позвали,
что наши потери на самом деле –
своевременны и неслучайны,
что нельзя никуда убежать от себя и своей печали,
от своей любви и своего отчаяния,
что никто ничего не сделает с воспоминаниями и снами,
никто никогда не остановит кометы и сумерки,
что ничего не изменится, что всё останется с нами,
сколько бы мы не жили, и как бы в итоге не умерли.

Наши звезды, наши леса, наши парки в ночной истоме,
наши тихие реки, полные ржавых посудин:
никто никогда о нас ничего не вспомнит,
никто никогда нам ничего не забудет.

* * *