Месопотамия

Пять лет вахты, пять лет работы,
горячие вены, чёрная сгоревшая кожа.
Когда я вернусь, я не стану травить анекдоты,
а расскажу о серьёзных вещах друзьям и прохожим.

Я расскажу о далеких городах и странах,
о сезонных бригадах наёмных чернорабочих,
с которыми мы поднимали стены в чужих кварталах,
как поднимают на ноги бойцов полуобморочных.

Я расскажу, как нас будили на работу сирены,
как мы спали в костелах под архангельскою трубою,
и кресты на крышах костёлов были чуткими, как антенны,
так что нам было слышно, о чём святые болтают между собою.

И кто из нас какой крови – никого и не волновало.
Небеса только разные над нами горели и меркли.
Мы строили на Западе госпитали и вокзалы,
мы строили на Востоке тюрьмы и церкви.

Я знаю, почём настоящий труд, когда только в смерти роздых.
Я знаю, что апельсином пахнет любое сердце.
И пока мы работаем и тянемся в летний воздух,
как растения тёплые, нам есть на что опереться.

Я расскажу, что Господь однажды встал между нами
и перессорил наши цеха и бригады,
разделил нас наречиями, цветом кожи и именами,
вынудив нас отныне строить уличные баррикады.

Потому вода в его дароносицах стала теперь солёной.
И в его золотых церквях бьют поклоны ирландцы с лемками.
И моя любовь, забытая мной в сквотах ночных Вавилона
плачет по мне, пользуясь всеми своими
языками и диалектами.

И потом я скажу – вернемся мы обязательно,
и почувствуют руки строительной кладки пение.
Нас, повстанцев, чернорабочих всех стран, мечтателей,
разделяют лишь наши страхи и наши работодатели.
Соединяют нас
наша ненависть и наше терпение.

* * *

Всегда возвращаться на эти холмы и реки цвета черники,
где мытари и охранники у ворот городских стоят.
У евангелистов в церквях здесь такие тёмные лики,
словно целыми днями на солнце собирают они виноград.

Мужчины здесь носят на себе столько жёлтого золота,
что смерти уже тяжело их забирать с собой.
А женщин ночная тоска грызет, одурев от голода,
и они подводят глаза краскою голубой.

И таким опасным ремёслам учатся здешние дети,
что становятся безработными, пьющими во дворах.
С радостью на войну уходят подростки эти,
и тела погибших героев тонут в живых цветах.

Тяжёлые фуры с Юга привозят в город заразу.
Подсчитывают убытки нищие у пруда.
И всё, что мне остается, целую жизнь, раз за разом,
обо всех вспоминая, всегда возвращаться сюда.

Говорить себе:
вот и осень, и год на девятом месяце.
Вот пылятся знамёна деревьев, листьями прозвеня.
Вот её темный дом, вот её окна светятся.
Может быть, она ждёт.
Может быть, даже меня.