Месопотамия

Летом
она ходит по комнатам,
ловит ветер форточками,
словно неумелый рыбак,
что никак не поставит
свои паруса.

Подстерегает сквозняки,
расставляя на них ловушки.
Но сквозняки говорят ей:
твои движения слишком нежны,
твоя кровь слишком горяча,
с такой-то выдержкой
что ты поймаешь
в жизни!

Слишком высоко
ты поднимаешь ладони,
пытаясь поймать то, чего нет.
Всё, что вылетело у нас
из рук – лишь пустота.
И всё, на что
не хватает терпения –
лишь ветер, который парит
над городом.

Солнце в утреннем небе
похоже на апельсин
в школьном ранце –
единственное, что имеет реальный вес,
единственное, о чём думаешь,
когда становится особенно
одиноко.

* * *

Если б я был почтальоном
в её квартале,
если б я знал, откуда
ей приходят рекомендательные
письма,
возможно, я бы лучше
понимал жизнь,
знал бы, как та приводится в движение,
кто её наполняет пением,
кто наполняет слезами.

Люди, которые читают газеты,
люди с теплыми
сердцами и добрыми душами
стареют, никого об этом
не оповещая.

Если б я был почтальоном
в этом квартале,
я бы даже после их смерти
поливал цветы
на сухих балконах,
кормил диких кошек
на зелёных кухнях.

Чтобы, сбегая по лестнице,
услышать, как она скажет:

почтальон, почтальон,
всё мое счастье
находится в твоей сумке,
не отдавай его
молочникам и железным вдовам,

почтальон, почтальон,
смерти нет,
и кроме смерти ничего нет.

Есть надежда,
что всё будет так,
как мы захотим,
и уверенность,
что всё стало так,
как мы хотели.

Ах, какой у нее
горький, невесомый голос.
Ах, какой у нее
невозможный,
неразборчивый почерк.

Таким почерком хорошо
подписывать смертные приговоры –
никто ничего не исполнит,
никто ни о чём не догадается.

* * *