Мешуга

Мы вместе с Фрейдл убедили Мишу, что анархисты есть даже в Израиле. Кроме того, я объяснил им, что Хаим Джоел Трейбитчер готовится возместить долги своего племянника. Ирка Шмелкес уже получила от него деньги: Хаим Джоел не намеревался сидеть, сложа руки, и смотреть, как позорят имя Трейбитчеров.

Когда я рассказал об этом Мише, он заговорил, как настоящий анархист:

—   Где он раздобыл столько денег? Это, должно быть, мошенничество и воровство.

—    Если даже и так, — сказал — ты все равно будешь счастлив получить их. Хаим Джоел справедливый человек, и ни один вор добровольно никогда не возвращает украденных денег. Почему бы тебе не убедить его пожертвовать миллион долларов на «Голос свободного рабочего»?

Фрейдл посмеивалась и подмигивала мне.

Я ушел от Будников после завтрака и стал искать аптеку, не принадлежавшую евреям. Найдя такую с несколькими телефонными кабинами, я позвонил Цлове. Было ясно, что не смогу провести этот день в одиночестве.

—   Цлова, я тебя не разбудил? Прости меня.

—    Это ты? Я не спала всю ночь, думала о тебе. Я боюсь, что прежде чем Прива вернет­ся — если она решит вернуться, — меня упе­кут в сумасшедший дом!

—      Цлова, мы едем в Израиль! — закри­чал я.

—    Когда? Что ты говоришь?

Я повторил Цлове свой план и рассказал ей о четверых друзьях, которых собирался взять с собой.

—      Ареле — можно мне называть тебя Ареле? Я поеду с тобой, куда угодно, с кем бы ты ни поехал. С этого дня я твоя рабыня. Правда!

—    Не болтай ерунды, Цлова.

—      Ты спас мне жизнь. Я уже искала на потолке балку, чтобы вбить крюк, на кото­ром могла бы повеситься. Бог мне свидетель. Где ты?

—      На Тремонт-авеню, неподалеку от мое­го землячества.

—   Приезжай сейчас же!

Я провел с Цловой весь день. Мы прогуля­лись вдоль Риверсайд-Драйв и пообедали в китайском ресторане. Когда мы проходили мимо синагоги, было слышно, как поет кантор. Цло­ва пыталась продемонстрировать свое искус­ство телекинеза, но маленький столик отка­зался подняться. Она сказала:

—      Это потому, что ты не веришь в такие вещи.

—   Я верю, верю.

—      Что нам делать с нашими квартирами, тебе с квартирой Мириам, а мне с Привиной?

—      Мы их запрем на то время, пока будем за границей.

Цлова показала мне свою сберегательную книжку. Кроме тех денег, которые ей дал Макс, чтобы она положила их в банк на свое имя, на ее счету имелось еще около трех ты­сяч долларов. У нее было также несколько военных облигаций и множество ювелирных украшений. Цлова собиралась вступить в кибуц и начать новую жизнь. Она притащила все свои игрушки и безделушки, показывая их мне, как когда-то в детстве делала моя по­дружка Шоша.

Мы обнимались и целовались. С моей стороны не было ни любви, ни даже вожделения, но что еще делать с такой милой женщи­ной? Мы улеглись в постель Привы, и Цлова сказала:

—   Она об этом узнает, она узнает обо всем. Между нами нет секретов. Она меня не ревнует.

—   Прива знает о твоих отношениях с Максом?

—   Она все знает.

—   Макс рассказывал тебе о Мириам?

—   Во всех подробностях.

—  До каких глубин могут падать люди? — поинтересовался я, и Цлова ответила:

—   До любых.

Вскоре Цлова поднялась, и я услышал, как она чем-то звякает в огромной квартире — возможно, в кухне. Цлова возвратилась в богато украшенной ночной рубашке и домашних туфлях, неся поднос с пирожными, дву­мя бокалами и графином красного вина. Она сказала:

заснул, и мне приснилась Мириам. Во сне тоже был Рош Хашана. Мои родители были живы, и мы все вместе шли к Было ли это в Билгорае? Для Билгорая слишком широкая река. Нет, это была Вистула. Впере­ди шли мужчины, одетые в сатиновыеи Сам я не шел, а выглядывал из окна Триск штибл, которая стояла на холме. Отец наклонился к моему брату Моше, что-то говоря ему. Через некоторое время появились девушки и женщины, все в праздничных одеждах. На старой Гененделе была древняя одежда, которая называлась «ротанда». «Гененделе жива? — удивился я. — Ей должно быть теперь больше ста». А потом я увидел мою мать. Она была в золотистом платье, которое впервые надела на своей свадьбе и всегда носила в новогодние праздники. Поверх пари­ка[154] на ней был белый шелковый платок. В руке она несла молитвенник с бронзовой застеж­кой. «Мамочка, ты жива?» — воскликнул я во сне. Ее бледное узкое лицо излучало нежное благородство. Пришел Мессия? Началось вос­крешение мертвых? Мать умерла в Казахстане, в Джамбуле. Неожиданно я увидел стоящую рядом с ней Мириам. Она держала мою мать за руку. «Это сон, сон!» — закричал я. открыл глаза, в спальне было темно. Наступили сумер­ки. Цлова наклонилась надо мной.

— Ареле, без четверти шесть. Ты куда-то должен был идти.

спрыгнул с кровати. В половине седь­мого меня ждали у Крейтлов. С помощью Цловы я быстро оделся. Она подобрала мои ботинки, рубашку, галстук, которые я по привычке разбросал по всей комнате.