Мешуга

В то утро Макс, Мириам и я встретились с Линн и Диди в вестибюле отеля «Эмпайр». Я сел с Мириам и Диди на заднее, сиденье, а Макс — на переднее рядом с Линн, которая вела машину. Макс, Мириам и я, пожалуй, ни разу не говорили между собой по-английски. Теперь я услышал, как Макс говорит по-английски с Линн, хотя и с сильным польско-еврейским акцентом, но свободно и с большим запасом слов. Несмотря на болезнь, он весело шутил, флиртовал с ней, отпускал комплименты, и Линн отвечала ему взаимностью.

В течение шестичасовой поездки до Лейк Джордж я с удивлением увидел, сколь многосторонни интересы Линн и как точен ее язык. Среди польских евреев бытовало мнение, что урожденные американцы не получают хоро­шего образования и выходят из школы и кол­леджа полуграмотными. Эта молодая женщи­на с гривой рыжих кудрявых волос и лицом, усыпанным веснушками, прекрасно разбира­лась в акциях, вкладах, банках, страховых обществах, торговле недвижимостью, поли­тике. Она называла имена губернаторов, сена­торов, конгрессменов, которых знала лично. Она проявила понимание еврейских проблем и все знала о вновь созданном еврейском государстве, его конфликтах с арабскими нациями, его политических партиях и их программах. Поглядывая через плечо, Линн разговаривала со мной о литературе, упоми­ная писателей и критиков, имена которых я никогда не слышал. Мнение, которое она высказала о моей книге, удивило меня. «Откуда и когда она все это узнала?» — спрашивал я себя. Время от времени Макс оборачивался и бросал на меня взгляды, казалось, вопро­шавшие:

— Как тебе это нравится? — Он сказал: — Миссис Сталлнер, вам следовало бы быть профессором.

—   Так я и была профессором, — ответила она. — Не полным профессором, а ассистентом, лектором или, как называют в Европе, доцентом.

—   А что вы преподавали?

—   Политэкономию.

—    В самом деле?

—   Да, именно так. Это Америка. Здесь женщина не обязана проводить всю жизнь за чисткой картофеля и мытьем посуды. Хотя я часто чищу картошку и мою тарелки, я знаю, что собранный, хорошо организованный человек для всего найдет время.

Линн Сталлнер вела машину на очень большой скорости с сигаретой в зубах, зачастую держа руль одной рукой. Если сигарета тухла, она знаком просила Макса поднести зажигалку. Дым выходил у нее изо рта и ноз­дрей. Я вырос на старых воззрениях Шопен­гауэра, Ницше и Отто Вейнингера, утверждав­ших, что у женщин нет чувства времени и логики, и что они руководствуются лишь эмо­циями. Но Линн Сталлнер выдавала решения в долю секунды, и во всем, что она говорила и делала, чувствовались твердость и реши­тельность.

Мы приехали в Лейк Джордж точно в указанное Линн Сталлнер время. Хотя она назы­вала свой дом «Шале», на мой взгляд, он был больше похож на дворец. Там было пять или шесть комнат на первом этаже и множество спален наверху. В кухне стояло новейшее оборудование, все приготовление пищи было электрифицировано. Линн знала хозяйство дома во всех деталях и показала Мириам, что надо будет делать.

Макс зажег сигару, но Линн строго предупредила его, чтобы он никогда не курил сигары в доме. Для этого есть сад с гамаком и шезлон­гами. Выяснилось также, что Линн говорит на идише. Она разговаривала на идише с бабуш­кой еще до того, как выучилась английскому. Макс сказал ей:

—   Вы настоящая «Эйше Чайил». Вы знаете, что это значит?

Линн ответила:

—  Да, достойная женщина.

—   Все, что вам надо, это муж, который сидел бы у ворот и расхваливал вас старейшинам города.

—  Я уже это имела с отцом Диди, — ответила Линн. — И в этом не было ничего хоро­шего — абсолютно!

Закончив с домашними делами, Линн стала прощаться с нами. Она обняла и поцеловала Мириам, потом Макса. Потом повернулась, чтобы проделать это же со мной, но я поче­му-то отпрянул назад.

—   Все еще мальчик из иешивы! — сказала она. И протянула мне маленькую крепкую руку. Линн села за руль, и в одно мгновение ее автомобиль исчез. Макс вынул изо рта сигару.

—   Только в Америке, — сказал он.

В тот вечер Макс решил поговорить с нами начистоту. Он временно — по крайней мере, пока следующая операция не восстановит их — потерял свои мужские функции. Док­тора в Польше, коновалы, чуть не кастриро­вали его. Но он не намерен играть роль рев­нивого евнуха. Напротив, он хочет, чтобы мы наслаждались друг другом. Он счастлив иметь таких близких друзей. Снова и снова он повторял, какой он старый — настолько, что мог бы быть моим отцом и дедом Ми­риам.

—   Макселе, ты мне не дед, ты мой муж. буду любить тебя и останусь с тобой, пока я жива, — возразила Мириам.

—   Ты имеешь в виду, пока я жив, — поправил ее Макс.

—   Нет, пока жива.

—   Макс, мы приехали сюда, чтобы ухаживать за тобой, а не устраивать оргии, — ска­зал я, удивляясь самому себе. — Нет ничего более важного, чем твое здоровье.