Мешуга

Прошло две недели, а от Макса ничего не было слышно. Может быть, его арестовали в коммунистической Польше? Я звонил Хаиму Джоелу Трейбитчеру, но там никого не было дома. Я проводил ночи с Мириам, но не в ее квартире, а на Парк авеню в квартире лесбиянки, за ребенком которой присматривала Мириам. Мириам представила меня своей хозяйке — Линн Сталлнер — высокой женщине с зелеными глазами и огненно-рыжими волосами, подстриженными под мальчика, и лицом и руками, усыпанными веснушками. Она была курносая, с полными губами. Ее подруга, Сильвия, оказалась маленькой брю­неткой. Обе они были разведены. Парочка отправилась на летние каникулы в Виноград­ник Марты, а Мириам осталась заботиться о ребенке. В роскошной квартире на Парк авеню Мириам готовила еду для нас обоих. Мы пили вино из «винного погреба» Линн Сталлнер, декорированного под книжную полку. Днем, пока Мириам с маленьким Диди уходила в парк или на детскую площадку, я сидел в библиотеке Линн Сталлнер и читал ее книги, а еще делал заметки по новым те­мам и задумкам. Иногда я просматривал га­зету на идише, которую по утрам приносила Мириам.

В каждой комнате квартиры был телефон, и я часто звонил Стефе. Наши разговоры были почти всегда одинаковыми. Где я прячусь в эти жаркие летние дни? Она хотела бы знать, почему я не захожу к ним. Они с Леоном собира­ются провести месяц в отеле в Атлантик-Сити. Они были бы рады взять меня с собой. Стефа была недовольна мной:

—   Я разочарована в тебе, Ареле. Вместо того чтобы сосредоточиться на своей работе, ты валяешь дурака с разными никчемными людьми. верю в тебя и в твой талант, но ты делаешь все, чтобы погубить себя. Леон восхищен твоими произведениями на идише, но кто в Америке читает на идише? Ты завяз в тряси­не и никогда оттуда не выберешься. Писатели на двадцать лет моложе тебя становятся бога­тыми и знаменитыми, а ты прилип к чему-то больному, гниющему, скорее мертвому, чем живому. Леон предложил заплатить кому-ни­будь, чтобы перевести твои произведения на английский. Другие бы кинулись использо­вать шанс, который он тебе дал, а ты ничего не делаешь, чтобы выбраться из затруднительно­го положения, в котором оказался.

—   Стефеле, литература не так важна для меня, чтобы ради нее становиться попрошайкой.

—   А что важно? еще могла бы понять, если бы ты был набожным челове­ком, как твой отец, или сионистом, который хочет заново отстроить еврейское государ­ство. То, что ты делаешь, все твое поведение, это чистое самоубийство. Откуда ты говоришь?

—   Из своего кабинета.

—   Врешь, ты не в своем кабинете.

—   Откуда ты знаешь?

—   Я звонила в редакцию, и они сказали, что тебя там нет.

—   Зачем ты звонила?

—   Потому что Леон закончил свои дела раньше, чем ожидал, и мы завтра уезжаем в Атлантик-Сити. Я звонила, чтобы попрощаться.

—   До свидания, Стефеле. Хорошей тебе погоды.

—   Где ты?

Я помолчал, потом сказал:

—   Я стал бэбиситтером у матери-лесби­янки.

—   Ты надо мной подшучиваешь, что ли?

—   Я не подшучиваю.

—   Подожди секундочку, кто-то звонит в дверь. Я сейчас вернусь.

Стефа пошла к двери, а я остался сидеть, держа телефонную трубку у уха. На коленях у меня лежала утренняя газета, и теперь я смог просмотреть ее. Неожиданно я увидел заголовок, протянувшийся на несколько колонок: «ХЭРРИ ТРЕЙБИТЧЕР ПОКОНЧИЛ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ». Что-то содрогнулось во мне. Хэрри Трейбитчер, или Хершеле, тот биржевой агент, которому Макс доверил деньги своих клиентов-бежен­цев. В газете сообщалось, что Трейбитчер по­весился, когда был заключен под стражу за незаконное присвоение средств и акций. Ут­верждалось, что он племянник Хаима Джоела Трейбитчера, известного филантропа, давно принимающего активное участие в делах об­щины. Я услышал голос Стефы:

—   Ареле.

—   Да, Стефеле.

—   Это был почтальон с заказным пись­мом для Леона. Что ты там лепетал о бэбиситтере и лесбиянке? Ты что, пьян?

—   Я не пьян, но я только что прочел в сегодняшней газете, что человек, который спекулировал на бирже на деньги польских беженцев, людей, которых я знаю, покончил с собой. Это просто катастрофа.

—   Ты доверил ему деньги?

—   Я нет, но мой близкий друг доверил. Может быть, ты слышала о Максе Абердаме?

—   Нет, кто это? Откуда ты говоришь? Кто эта лесбиянка?

—   Макс Абердам — мой друг из Варшавы. У него здесь, в Нью-Йорке, любовница, студентка. Она и есть бзбиситтер у лесбиянки.

—   Какое это имеет отношение к тебе?

—   Студентка пишет диссертацию о моей работе. Она пригласила меня посмотреть то, что уже написала. Она наделала множество ошибок, и я пытаюсь привести это в порядок.