Мешуга

—   Именно это делают все мужчины; они убивают друг друга, чтобы показать, что Мальтус был прав, — сказал я.

На губах Мириам заиграла улыбка.

—   Такова твоя теория?

—   Не хуже любой другой.

Мы долго сидели молча. Мириам подняла чашку, сделала глоток и сказала:

—   Кофе холодный.

Мы вышли и двинулись по направлению к Централ-Парк-Вест. Мимо проходили люди, разглядывая нас. Видя странный наряд Ми­риам, мужчины улыбались, женщины с осуж­дением качали головами. Мириам сказала:

—   Слушай, я забыла отдать тебе твои ве­щи. Они у меня в сумке — твои деньги, клю­чи, чековая книжка.

Она сделала движение, чтобы открыть сумку, но я сказал:

—   Не здесь, не на улице.

—   А где Тамара возвратила принадлежавшее Иуде? — спросила Мириам.

—   Отправила с посланцем. Ранее Иуда хотел подарить ей обещанного козленка, но посланный не смог ее найти. Когда ее повели на костер, чтобы сжечь, как блудницу, она отослала ему обратно его

—   Ах, ты помнишь все! Я читала эту историю лишь несколько дней назад и уже забы­ла об этом.

—   Ты просто читала, а я изучал в хедере.

—   Детей в хедере учили таким вещам?

—   Рано или поздно дети узнают все.

—   Коза за один визит к проститутке — это неплохая сделка, — захохотала Мириам.

—   Очевидно, Тамара была красивой женщиной.

—   Как могло случиться, что такой важной персоне, человеку, именем которого позже были названы все евреи,[98] пришлось пойти к проститутке? И зачем Библия рассказывает нам об этом? И почему Иуда послал ей коз­ленка? Ты бы попросил кого-нибудь из твоей редакции передать козу проститутке?

Подобное предположение выглядело столь эксцентричным, что я засмеялся. Ми­риам тоже расхохоталась. Потом я сказал:

—   То были времена поклонения идолам. Проститутка ассоциировалась с храмом. Она была представительницей обществен­ной системы, похожей на институт гейш в Японии.

—   Почему же сегодня не может существовать такая система? Представь, что ты Иу­да, а я Тамара. Ты оставил мне в залог чековую книжку, деньги, ключи. Если тебе не с кем послать мне козу, расплатись сам.

—   И какова твоя цена?

—   Та же коза.

Вдруг Мириам запела:

Тейгелах, мигеле, козинаки,[99]

Красные гранаты,

Когда папа лупит маму,

Пляшут все ребята.

Мы подошли к скамье на краю Центрального парка и сели. Мириам снова стала серь­езной. Она сказала:

—   Что, в сущности, изменилось с древних времен? Идолопоклонники все еще среди нас, да и сами идолы тоже. Кем был Гитлер, если не идолом? А Сталин? А актеры и актрисы из Голливуда, которые получают мешки писем и чьи фотографии циркулируют по всему ми­ру? Та же Ентл, только новый мантель.[100] Такие же потаскухи, даже если кончают колледжи или пишут диссертации о тебе. Что могло удержать такую, как я, в границах? Пока мы были в Варшаве, моя мать порхала среди са­мых разных подонков. Она была мнимой коммунисткой и бездарной актрисой. Она такая же артистка, как я ребецин.[101] Это было для нее только предлогом, чтобы завязывать но­вые любовные связи. Мой отец был не лучше. Только небесам известно, сколько у него бы­ло любовниц. Он послал меня в гимназию, чтобы я изучала иврит и Библию, но сам ни к чему серьезно не относился. Он настаивал на том, что еврейская девушка (такая, как я) должна соблюдать Субботу, а сам нарушал законы Субботы. Все светские евреи такие. В Германии отец стал контрабандистом. Мать флиртовала и крутила любовь с журналистом, который был наполовину евреем. А кем, по-твоему, были те, что поехали в еврейское государство? За исключением религиозных евреев, которые входили в Меа Шеарим,[102] все они да­леки от святости. А ты сам? А Макс? А этот идиот Стенли? Никто из вас не имеет права показывать на меня пальцем. Чем я хуже де­вушек из моего колледжа? Бог знает, сколь­ко мужчин имели мои одноклассницы. А как насчет женщин, мужья которых покупают им меха, и драгоценности, и кадиллаки, а они проводят время со всякой дрянью? Я, по крайней мере, попыталась избавиться от сво­ей вонючей жизни. Большинство еврейских девушек, которые попали в руки нацистов, делали бы то же самое, если бы у них был шанс.

— Я не проповедую никакой морали, и незачем оправдываться передо мной, — ска­зал я.

—  Ты проповедуешь, ты назвал ме­ня потаскухой. Разве я большая б...дь, чем ты развратник? Чем все вы — писатели, худож­ники? Если нет Бога, и человек произошел от обезьяны, почему я не могу делать то, что мне нравится?

—   Если бы все женщины вели себя так, как ты, ни один мужчина не знал бы, является ли он отцом своих детей. Ты сама знаешь, что произошло в России после революции, когда проституция стала пролетарской добродете­лью. Сотни тысяч воров, уголовников, убийц появились на улицах. Они почти разрушили Россию. Что было бы с остатками нашего на­рода, если бы все еврейские девушки вели се­бя так же безнравственно, как ты?