Мавры при Филиппе III

– А! – вскричал молодой монах. – У них свет снизу, а не сверху!

И он подошел к тому месту, предполагая найти дверь. Эта была большая картина, которая скрывала вход в другой покой. Картина эта обыкновенно придвигалась плотно так, что никто не мог подозревать за ней ничего, кроме стены, но на этот раз Паоло, вероятно, не счел нужным быть предосторожным. Пикильо едва дотронулся до края картины, таинственная дверь сама собой отворилась, и его внезапно поразил яркий свет.

Это была небольшая, но довольно роскошно убранная комната, вовсе не похожая на келью монаха. Стол с четырьмя приборами был уставлен самыми лучшими отборными яствами и дорогими винами. По сторонам дивана было два узких прохода, завешенные драпировкой.

Пикильо смотрел на все окружающее с изумлением: внезапный переход от мрака к яркому свету произвел в нем потрясение. Он мало-помалу пришел в себя и старался припомнить, зачем он тут. Наконец вспомнил, что пришел мстить за предательство; но благодаря Богу горячка его миновала. Пикильо почувствовал сильную слабость и хотел скорее уйти, но вдруг послышались шаги, и он не рассуждая, что делает, бросился за одну из драпировок, где была гардеробная комната отца Жерома, наткнулся на кресла и сел.

Через минуту в освещенную комнату вошли двое, и Пикильо узнал голоса Эскобара и графини д’Альтамиры. Немного погодя вошел и настоятель.

– А что же герцог Уседа? – спросил он, озираясь.

– Ему нельзя, – отвечала графиня, – по некоторым обстоятельствам, которые я вам объясню.

– А Паоло сказал мне, что один уже пришел?

– Это я пришел первый, – отвечал Эскобар.

– Ну, так прошу садиться… Мы теперь в совершенной безопасности.

Пикильо стал со вниманием слушать разговоры их о низвержении Лермы, и из слов отца Жерома понял, что Испании грозит опасность от нападения французского короля Генриха Четвертого, который вооружает всех протестантов. Но когда разговор коснулся любви короля к Аихе, Пикильо затрепетал.

Графиня утверждала, что если Лерма будет свергнут, то доверенными и сильными будут только те, на которых Аиха обратит свой милостивый взгляд. Отец Жером предложил графине одно средство погубить ее, и графиня согласилась принять из рук настоятеля флакон с розовой жидкостью. Жидкость эта была не что иное, как медленный яд.

На монастырской башне пробило двенадцать. Иезуиты вздрогнули. Графиня, спрятала флакон в карман и ушла в сопровождении Эскобара, а Жером, потушив все свечи, ушел в свою келью.

Через несколько минут Пикильо вышел из засады, ощупью пробрался между стульями и приложил ухо к потаенной двери.

Настоятель уже спал. Он мог спать, устроивши такое дело!..

И Пикильо затрепетал от ужаса. Аиха в опасности! Жизни ее грозят его же враги, и он не имеет средств выйти оттуда!

– Нет! – подумал он. – Во что бы то ни стало я буду свободен, я не останусь здесь. Скоро заблаговестят к заутрене, и тогда я выйду отсюда, а теперь надо подождать.

Вдруг в келье настоятеля послышался шум. Кто-то поспешно отворил дверь.

– Кто там? – громко спросил Жером.

– Это я, отец настоятель!

– Вы Эскобар? что такое?

– Странное происшествие, – сказал приор. – Я, проводив графиню, пошел взглянуть на нашего больного, и представьте себе: его нет! он ушел! убежал!

– Не может быть! – вскричал Жером.

– И для меня удивительно, – произнес Эскобар. – Все было в порядке. Неужели в это время, когда я провожал графиню…

– Вот прекрасно!.. Если он видел и знает, что в монастыре у нас была женщина…

– Он это скажет любимице короля…

– Его нужно поймать, поймать во что бы ни стало, спрятать в подземелье, и тогда сказать, что он ушел. Пусть ищут. Я сейчас сделаю распоряжение.

В эту минуту заблаговестили к заутрене.

Аллиага слышал все это, и ему стало еще страшнее. Как теперь выйти? Ему грозит темница, а может быть и смерть. К тому же потаенная дверь была заперта с другой стороны на задвижку. Надо было ждать, что будет. Он много передумал планов к своему освобождению, наконец пошел в кабинет настоятеля, в котором сидел во время ужина, надел на себя его платье, голубую ленту с крестом из кедрового дерева, знак хенаресских аббатов, и взял в руки молитвенник. В этом наряде, опустив капюшон на лицо, он встал подле самого входа.

Через полчаса вошел в комнату Паоло с фонарем, свет которого падал прямо вперед, и едва сделал два шага, как Пикильо тихонько ступил за дверь и вышел из кельи.

Счастье сопутствовало ему. Он никого не встретил и прошел через двор до самой кельи привратника, который дремал, но, увидав настоятеля, вскочил и почтительно поклонился.

У Пикильо так затрепетало сердце, что он не мог подделаться под голос Жерома, а только повелительным жестом приказал привратнику отворить калитку. Последний повиновался с поспешностью.

На Пикильо дохнул отрадный воздух свободы, и он чуть не вскрикнул. Дрожащей ногой переступил он роковой порог и с минуту шел медленно, предполагая, что привратник смотрит, потом оглянулся и бросился бежать что есть силы.