Мавры при Филиппе III

Говоря это, молодой мавр ввел Пикильо в небольшую, роскошно убранную комнату и указал на диван, который мог доставить отдых усталому. На столе, сделанном из мрамора, стояла хрустальная посуда с освежающим питьем. Мавр налил кубок и, поднося гостю, сказал:

– Эта чаша гостеприимства: когда прикоснешься к ней губами, ты сделаешься для нас священным.

Пикильо взял кубок, всмотрелся в мавра, и рука его затряслась.

– Что с тобой? – вскричал мавр. – Разве ты недобрый человек?.. Разве ты неверный? Так пей скорее, пей! Тогда тебе нечего будет бояться. Мы первые твои заступники.

Но Пикильо поставил кубок на стол и, опершись на него одной рукой, протянул другую мавру и в волнении, со слезами вскричал:

– Брат! Брат! Неужели я ошибся? – И схватив мавра за руку и еще пристальнее посмотрев ему в глаза, он вскрикнул: – Педральви!

– Да, но кто тебе сказал мое имя?

– Само сердце сказало! Оно не изменилось так, как наружность. Педральви! Неужели ты забыл друга, для которого перелез через забор гостиницы «Золотое Солнце»?

– Пикильо! – вскричал молодой мавр и бросился в объятия друга.

Они уселись на диване и жарко расспрашивали друг друга. Наконец Пикильо рассказал всю свою историю, не забыл и Хуаниту, но Педральви первым вспомнил о ней. Собственно, его история была большая: после выхода товарища из гостиницы «Золотое Солнце», он поступил на службу к Хинес-Пересу, чтобы не разлучаться с Хуаниотой. По отъезде ее с Гонгарельо он хотел определиться в полк или матросы, но мавров не принимали. Педральви поступил юнгой на один купеческий корабль, принадлежащий Деласкару д’Альберику. Иесид скоро заметил бойкого и расторопного мальчика и взял на свое попечение, воспитал, любил и даже почтил доверенностью. Педральви так привык к д’Альберикам, что бросился бы за них в огонь и в воду.

После молитвы Деласкар сел ужинать с сыном, мастерами и управляющими своих фабрик, как отец с членами своего семейства. Сидеть за этим столом во всем Вальпараисо считалось большой честью, как быть исключенным после приема равнялось самому строгому наказанию. В доме его сохранились все старинные обычаи и поддерживались с особенным уважением, которое испытывали к Деласкару все его окружающие. Он был истинным отцом всех домашних и подчиненных, и единственным покровителем своих соплеменников.

– Хозяин, – произнес Педральви, подводя к нему Пикильо, – вот путешественник, просит у тебя ночлега и, кроме того, имеет к тебе дело.

– Прошу покорно! – ласково отвечал Деласкар. – Милости просим прежде всего хлеба откушать.

– Ах да это не чужой! – вскричал Иесид. – Этот самый молодой человек, что третьего дня в гостинице у Мануэле вступился за бедного Сиди-Сагала. Я говорил тебе батюшка.

– А! Он вступился за наших братьев!

– За своих! Да, я вступился за своего брата! – вскричал Пикильо с гордостью. – Я сам мавр!

– Так для чего ты еще просишь гостеприимства, когда ты у себя в доме!.. Садись сюда, брат мой!.. Вот сюда между нами.

Пикильо сел между стариком и Иесидом, и ужин начался. Вкусные блюда приправлялись дружеской беседой, и Пикильо выказал свои ум и познания, чем чрезвычайно занял старика Деласкара и его сына. Это очень удивило Педральви, который, гордясь своим другом и слушая его умные разговоры, часто забывал свою обязанность прислуживать ему.

После ужина Деласкар, Иесид и Пикильо пошли в другую комнату.

– Ну, друг мой, скажи теперь, какое у тебя ко мне дело?

Иесид, из скромности, хотел уйти, но Пикильо с жаром просил его остаться.

– Что мы можем сделать для тебя? – ласково произнес старик.

Пикильо хотел что-то сказать, но не мог от волнения.

– Как твое имя и кто ты? – продолжал также ласково Деласкар. – Теперь мы можем спросить это у нашего гостя.

– Аллиага, – тихо произнес Пикильо.

– Али-Ага! – вскричал старик. – Я знал одного храброго воина и честного человека, его звали также. Он убит в горах Альпухарраса.

– Да, я от его крови.

– Так ты его родственник? – сказал Деласкар и взял Пикильо за руку. – Стало быть, ты знал и дочь его?

– Да.

– Бедная девушка! – произнес старик печально. – Помнишь Иесид, я тебе говорил о ней… Да, я тогда был свободен, и она меня любила… Я думал… но безумное тщеславие остановило… ее сгубила мать. Она мне изменила и с тех пор я ничего не знаю… Так ты знаешь, где она? – спросил он, обращаясь к Пикильо.

– Знаю…

– Где же? Не имеет ли нужды в чем? Жива ли?

– Она ни в чем не нуждается: ее уже нет на свете!

– О!.. Бедная Гиральда!

И старик замолчал на несколько минут, как будто вспоминая что-то. Две крупные слезы скатились по его щекам, покрытым морщинами, и упали на седую бороду.

– Так ты не для нее пришел? – спросил он.

– Для нее, исполнить ее последнюю волю… мне ничего не надо… Я ничего не прошу, ничего не желаю. Она поручила мне отдать это письмо.

– Письмо! От Гиральды? Давай, давай скорее.

Старик поспешно распечатал и прочитал с волнением, которого не старался скрывать, потом передал письмо Иесиду и сказал:

– Прочитай, сын мой. У меня нет тайн от тебя.

Иесид начал читать, а Деласкар подошел к Пикильо, который стоял, опустив голову, и с трепетом ждал приговора.