– Не думаю! – заметил с насмешкой Бальсейро. – Бог не станет вмешиваться в наше дело, и, я думаю, ты теперь проиграешь. Видишь ущелье, в которое мы идем? Там я избавлюсь от бывшего моего воспитанника, который может некстати проговориться и похвастать вещами, которые могут повредить мне в моем новом звании, а в это звание нужно вступить с честью.
Пикильо посмотрел на него с презрением.
На этот раз Бальсейро имел решительное намерение убить своего бывшего воспитанника, но еще хотел заставить его говорить.
– Но, – продолжал он, – если Пикильо захочет, то еще может спасти свою жизнь и своего товарища.
– Демон! – сказал Пикильо.
У него замерло сердце; он вспомнил об Аихе, и ему захотелось жить.
– Хочешь? – продолжал Бальсейро. – Только стоит объяснить, в каких Пикильо отношениях находится с Деласкаром д’Альбериком, и дать мне средство попасть в дом этого мавра, где, говорят, лежат горы золота.
– Если не имеешь другого, так ты можешь убить меня хоть сейчас, мне все равно.
– Почему?
– Потому что я не скажу ни слова.
– Ну, воля твоя. Если уж нельзя поживиться арабским золотом, так я хоть отмщу смертельному врагу. И это утешение.
B эту минуту из-за поворота дороги вдруг показался красноватый свет нескольких факелов и послышался людской говор, топот лошадей и звук оружия.
– Помогите, помогите! – закричал Педральви во все горло.
– Спасите, спасите! – закричал Пикильо.
– Проклятые! – воскликнул яростно Бальсейро. – Нужно заткнуть им глотки… Вот этого нельзя было предвидеть…
– Да задушить их! – сказал другой альгвазил.
Но прежде, нежели они могли это исполнить, из-за угла выехали две кареты, окруженные стражей с факелами. Фальшивым альгвазилам не было никакой возможности убежать или миновать эту встречу. Между тем Педральви продолжал кричать:
– Кто бы вы ни были, господа, избавьте нас от разбойников! Они зовут себя альгвазилами. Схватили нас ни за что и ограбили!
– Что такое? – сердито спросил черный господин, который сидел в карете и дремал. – Посмотрите, викарий, что это значит?
Эти слова относились к его спутнику, тоже в черной одежде.
– Опустите одно стекло… Ночь холодная, и я страдаю насморком, – продолжал первый.
Викарий высунул голову в отверстие.
– Его высокопреосвященство, дон Рибейра, желает знать, что вы за люди и зачем кричите?
Педральви кратко объяснил причину и просил только освободить их и отдать лошадей и деньги.
– А вы что скажете? – произнес викарий, обратясь к мнимым альгвазилам.
Бальсейро вспомнил о фанатизме Рибейры и о старании его к обращению мавров и вскричал:
– Ваше высокопреосвященство! Это некрещеные мавры!
При этих словах Рибейра вспрыгнул в карете.
– По приказу его высокопреосвященства дона Сандоваля и Ройаса, Великого инквизитора, я взял этих еретиков для представления куда следует.
– Прекрасно! – сказал Рибейра.
– Они не имеют нрава держать оружие и деньги. Я отобрал все…
– Хорошо! Похвально!
– И теперь веду в темницу святой инквизиции…
– Нет! – вскричал Рибейра. – Их надо сперва обратить, а потом наказать. Это я сделаю.
– Позвольте, ваше высокопреосвященство… – сказал Бальсейро.
Ему не понравилась это распоряжение.
– Молчать! Викарий, кончайте скорее допрос и поедем, теперь очень холодно. Я опять простужусь.
– Так ты мавр? – спросил викарий Педральви. – И не крещен?
– Да, я мавр. Но я крещен два раза. Имею свидетельство.
– Где оно?
– Прикажите развязать руки, я покажу.
Педральви освободили, и он показал бумагу, которая была постоянно при нем. Это было свидетельство в том, что он семь лет тому назад крещен в Валенсийском соборе самим архиепископом Рибейрой.
– Так отпустить его! – вскричал Рибейра с досадой от напрасного беспокойства. – Пошли прочь!
– Отпустите и товарища! – вскричал Педральви.
– А он тоже крещен? Имеет свидетельство?
Аллиага молчал, но Педральви отвечал за него:
– Есть… он дома его оставил. Клянусь в этом!
– А ты что же не клянешься? – спросил викарий у Аллиаги.
Пикильо не сказал ни слова.
– Так ты не христианин? Ты не крещен?
– Нет.
– Ну вот! – вскричал Бальсейро. – Ведь я говорил вам.
– Так взять его! – вскричал Рибейра. – Взять этого негодяя, зачем он лжет.
Альгвазил и стража архиепископа хотели схватить Педральви, но тот, увидев, что Пикильо не поддерживает его, считал себя погибшим. Он имел надежду быть полезнее для друга, если успеет сохранить свою свободу.
Пикильо связали и посадили в другую карету, где были два монаха из прислужников.
– Ну что, видишь, я не проиграл! – шепнул Аллиага капитану.
– Да и не выиграл! – отвечал Бальсейро с насмешкой. – Ты теперь в добрых руках. Будь здоров!
– Нет, я выиграл то, что изобличу тебя, разбойник, и приведу к виселице! – вскричал Пикильо.
– Этот еретик поносил христиан, – сказал Бальсейро, – и грозит клеветой.
– Не бойся, сын мой! – сказал Рибейра. – Иди за нами. Завтра в Толедо тебя наградят за это. И кроме этого я поговорю о тебе с толедским коррехидором… Заприте окно, викарий. Я теперь не боюсь простуды. Доволен тем, что Бог дал случай обратить неверного на путь истинный; а если не удастся, то хоть принести небу жертву искупления.