Как сказать Аихе о низости своего рождения, как объяснить стыд матери и признаться в унижении, отверженного и прогнанного своим отцом, выброшенного на улицу слугами! Нет, нет! Ни Аиха и вообще никто не будет знать настоящего его положения до тех пор, пока он не отыщет средств выйти из него и возвыситься в глазах других и в своих собственных.
Погруженный в эти мысли, он шел без всякой цели и нечаянно наткнулся на камердинера дона Фернандо д’Альбайды. В одно мгновение у Пикильо родилась мысль открыть все Фернандо и искать его помощи и совета. Но камердинер сказал, что на другой день приезда двора в Валладолид он отправился с поручением короля обратно, в Нидерланды, к своему генералу.
Весь мир, казалось, был против несчастного Пикильо: случайный отъезд Фернандо, на которого он возложил последнюю свою надежду, ясно доказывал ему, что не будет ни в чем успеха.
Голова его горела, во всем теле был сильный жар, когда он пришел в гостиницу, в которой остановился в Валладолиде. Он потребовал погонщика мулов и хотел сейчас же или по крайней мере на другой день ехать обратно в Мадрид и оттуда в Пампелуну. Там он мог рассказать хоть матери свое горе и унижение, ей одной открыться в этом, перед ней плакать и краснеть.
Но не было возможности к отправлению. Волнение, утомление от дороги, а в особенности огорчение, которое необходимо было скрыть в своем сердце, истощили его и повергли в горячку.
Один, без родных, не имея друзей, бедный молодой человек две недели пролежал в горячке.
К счастью, трактирщик и слуга были люди честные и добрые. Они смотрели за больным. Доктор, следивший за ним, дал волю природе, и Пикильо, благодаря своей молодости, миновал опасность, и через три недели совсем выздоровел.
Но этого нельзя было сказать об его кармане, потому что в два-три дня, проведенных в мечтах о новой жизни, Пикильо не успел сделаться знатным барином, и средства его истощились до крайности. Вооружась посохом, отправился он из Валладолида пешком, останавливаясь на пути в самых скромных посадах, питался по-испански, то есть коркой хлеба, порой плодами и несколькими глотками воды, так что пришел в Мадрид еще с оставшимися медными деньгами.
В доме Фернандо его приняли так же услужливо, как будто он приехал в экипаже и подали ему письмо, которое лежало уже более недели.
Пикильо взглянул на почерк, дрожащими руками распечатал и прочел:
Внизу приписано:
У Пикильо замерло сердце. Несмотря на неожиданную радость встретить Аиху в Мадриде, он почувствовал трепет во всех жилах. Он тотчас бросился в дом графини д’Альтамира, – его не впускали, но лишь только произнес свое имя, как все двери отворились. Когда он вошел в небольшую комнату, до которой его проводили, Аиха и Кармен сидели на диване, держась за руки. Обе были в черном и обе плакали…
Пикильо, взволнованный неизвестностью, остановился и, окинув взором комнату, спросил:
– Что с вами! Где ваш батюшка?
Кармен, закрыв лицо руками зарыдала.
– Что с ним? – спросил нетерпеливо Пикильо.
– Он умер! – отвечала с грустью Аиха.
Пикильо с минуту не мог прийти в себя.
– Умер! – вскричал он. – Умер! Мой благодетель! И меня не было при нем, чтобы служить ему в последние минуты!
– Он вспомнил о вас, Пикильо, и благословил, – сказала Кармен.
– Он велел вам сказать, чтобы вы берегли его дочь – прибавила Аиха.
– Он сказал это! – вскричал Пикильо с восторгом благоговения. – О, я свято исполню его последнюю волю! Он поднял меня, сироту, приютил и воспитал. А я? Я ничем не могу заплатить ему за его благодеяния, кроме благодарности… О, я буду до последних сил служить его дочери!
Девушки подали ему руки и печально ответили на все его вопросы.
После отъезда Фернандо от вицероя старец через два дня почувствовал чрезвычайную слабость, слег в постель и, несмотря на принятые меры, через несколько дней скончался спокойно, надеясь, что судьба его милой дочери обеспечена. Он сожалел только о том, что не успел налюбоваться на счастье молодых людей, и поручил дочь своей сестре, графине д’Альтамире, у которой Кармен должна была прожить до своей свадьбы, отсроченной на целый год.
Тотчас же после похорон графиня д’Альтамира увезла девушек в Мадрид для того, чтобы это место не наводило на них тоску и уныние.
Графиня не знала, кто такая Аиха, и уже по приезде в Мадрид, при первом удобном случае, спросила о ней у Кармен.
– Моя сестра, – простодушно отвечала Кармен.
– Но кто же она? Кто ее родители? Откуда она?
– Не знаю. Я почти об этом никогда не слышала.
– Но неужели у нее нет никого родных?
– Каких родных? Она моя сестра!
Этого для графини было мало. Она обратилась к Аихе и самым ласковым голосом с видом участия спросила:
– Скажите, пожалуйста, кто вы?