Мавры при Филиппе III

Но как проникнуть во дворец и дойти до королевы тогда, как очень трудно и опасно добраться до какого-нибудь герцога Уседы?

Однако ж Пикильо решился во что ни стало, а исполнить поручение. Он перебрал тысячу самых нелепых планов и все не нашел средство. День клонился к вечеру.

Минуты и часы летели, а письмо еще не было передано. Цирюльнику и его племяннице оставалось быть в живых только два дня.

В отчаянии он выбежал на улицу, потому что задыхался в комнате, и стал бродить около Буэне-Ретиро, где тогда находился двор, только что прибывший из Валладолида. Пикильо надеялся, что вид дворца внушит ему благую мысль, но все было тщетно. Долго он стоял и думал, смотря на караул:

«Если бы нужно было прорваться сквозь эту стражу, я не побоялся бы ни ружей, ни сабель! Но это не принесет пользы».

Между тем наступила ночь. Пикильо в тяжком раздумье возвращался медленно домой, только вдруг, среди толпы, он увидел яркий свет из лавки сеньора Касолетты. Этот свет проник в душу Пикильо, и он вскричал от радости:

– Вот мысль! Само небо посылает мне ее! – и бросился в лавку.

Сеньора Касильда сидела одна посреди банок и склянок и очень была рада нечаянному гостю. Неблагодарный, со времени возвращения в Мадрид, не был ни разу, а между тем она получила за него выговор взбешенного герцога Уседы, и муж ее чуть-чуть не лишился места придворного парфюмера. Но она была великодушна: не упрекнула молодого человека ни одним словом и даже не упомянула о валладолидской комиссии. Он сам стал говорить об этом и объяснил, как был принят герцогом за то, что хотел просить за бедного Гонгарельо.

– Так вы знаете, что с ним сделалось?

– Да! Он пять лет томился в темнице инквизиции.

– Я так и думала! Гонгарельо не может не болтать: уж такая натура! Он всем решительно рассказывал свою историю, а нам, бедным маврам, должно молчать. Я вот с покупателями не говорю ни о чем, кроме духов и помады, а он… верно, у него сорвалось с языка какое-нибудь словечко против инквизиции, а уж этого довольно!

– Да, и он с племянницей погибнет через два дня страшной смертью. Их сожгут!

– Что вы? – вскричала сеньора Касильда с ужасом. – Неужели их сожгут?

Пикильо рассказал все, что видел у ворот инквизиции. Сеньора Касильда слушала его с немым страхом.

– Но вы можете спасти их! – прибавил Пикильо.

– Каким образом? Говорите! Я готова сделать все на свете, но только мужу не смею сказать.

– Я и сам буду говорить с вами, с условием, чтобы никто, кроме нас двоих, не знал.

– Хорошо, хорошо! Так лучше пойдемте в мою комнату. Я запру лавку, и никто не помешает нам. Муж мой сегодня не воротится, он уехал на целую неделю.

Сеньора Касильда заперла лавку и увела гостя в свою комнату.

– Теперь можете говорить, – сказала она, усевшись напротив него.

– Кто относит духи ко двору королевы? Муж или вы?

– К королю ходит муж, а к королеве хожу я сама.

– Вы всегда ее видите?

– Да!

– И можете идти, когда пожелаете?

– Могу, если у меня есть что-нибудь новое, как например теперь. Я хочу завтра идти, чтобы поднести Ее Величеству новоизобретенные духи.

– В самом деле! – вскричал Пикильо, вскакивая и в восторге обнимая и целуя изумленную супругу придворного парфюмера.

– Что вы это! Что вы, сеньор Аллиага! – сказала смущенная Касильда. – Ну, если кто-нибудь увидит и скажет мужу?

– Не бойтесь, никто не увидит… Так вы завтра идете к Ее Величеству?

– Непременно. Я понесу ей духи, перчатки и подушечки с травами.

– Так слушайте: у меня есть прошение за бедного Гонгарельо и его племянницу. Если королева прочитает его, то они, наверное, будут спасены.

– Неужели? – вскричала Касильда с радостью.

– Да! Мы их спасем! Только вот что: надо сделать так, чтобы никто, кроме королевы, не видал этой бумаги.

– Но это довольно трудно! При королеве постоянно находятся две или три придворные дамы…

– Вот беда! Что же нам делать? Надо, чтобы об этом никто не знал, в противном случае все погибло!

– Постойте, постойте! – перебила сеньора Касильда. – Большая бумага?

– Нет! Обыкновенная маленькая записка.

– Ну, так вот что я сделаю: я вложу ее в перчатку и, может быть, мне удастся подать ее прямо в руки королевы.

– А если кто-нибудь из дам возьмет?

– Тогда я подам другие. Мне не раз случалось подавать их самой королеве.

Пикильо был в восхищении и не находил слов, как отблагодарить добрую и услужливую сеньору Касильду. Он отдал ей записку, и она при нем же вложила ее в раздушенную перчатку.

Глава X. Королева и министр

На другой день, после обедни, во дворце случилось происшествие, которое взволновало весь двор и раскрыло мадридским политикам обширное поле для предположений и догадок. Об этом происшествии целую неделю был разговор во всех гостиных и кофейнях. Со дня вступления своего на престол королева никогда не имела никаких сношений с первым министром и вдруг приказала просить его к себе.

Изумленный и почти испуганный такой неожиданной милостью, герцог Лерма не понимал, какая этому причина, и немедленно явился. Маргарита приняла его в своем кабинете, без свидетелей.