Мавры при Филиппе III

– Да, – перебила Гиральда, – все было хорошо, но Эстебан Андренио начал требовать награды за свою доброту и попечение. Я, конечно, была благодарна ему, но не могла принять его предложения…

– И глупо сделала, нечего говорить! – заметила старуха. – Андренио мог быть полезным для тебя, но ты не захотела, и он сделался твоим врагом. Да, вот что значит молодость!.. Что делать, сеньор, ей было пятнадцать лет.

Пикильо посмотрел на старуху с изумлением, он не мог понять, о чем шел разговор. Он, привыкший к чистым чувствам, удивлялся этой картине нравов и обычаев и желал узнать, правда ли это.

Но сеньора Уррака (так звали старуху) не ошибалась, эти слова произвели на чувства Пикильо странное впечатление, и он слушал с вниманием.

– Это можно было бы поправить, – продолжала мать, – но она сделала ужаснейшую глупость… Представьте: она влюбилась, и влюбилась очень сильно… Ох, как горька была мне эта любовь! Я день и ночь проливала слезы… Я видела гибель Гиральды…

– Но что ж вы не спасли ее? – спросил Пикильо.

– Нет, я хотела спасти дочь! Я ей говорила: смотри Гиральда, счастье твое будет зависеть от первого избранного тобой любовника. В этом заключается вся твоя будущность… И что ж! Кого она избрала!..

– Я любила его! – вскричала Гиральда, и глаза ее заблистали, а на щеках появился румянец. – Да я любила его так, как только может любить девушка первый раз в жизни. Он был одной со мною крови…

– Да, – перебила старуха, – он был тоже мавр, богат, но что же из этого, когда мы не пользовались его подарками!

– Я приняла только его гитару, на которой играла любимые его песни, и зеркало, в котором он видел меня прелестной.

– И что же! – продолжала старуха. – Он хотел, непременно, чтобы Гиральда сошла со сцены!..

– Может быть, – печально произнесла Гиральда, – я должна была его послушаться, но мне не хотелось оставить сцену, лишиться своего успеха и наслаждений, мне хотелось постоянно слышать крики восторгов и удивлений, гром рукоплесканий, быть предметом всеобщего одобрения…

Слова эти сделали Гиральду прекрасной. Голос ее становился звучнее, по мере ее разговоров, движения рук были величественны, глаза искрились каким-то особым вдохновением.

Но вдруг она перестала говорить. Взглянула на грязные стены своего жилища, на свое ветхое рубище и не могла вынести противоположности воспоминаний с настоящей действительностью. Она зарыдала.

Глава II. Нечаянное открытие

Слезы дочери заставили и старуху расплакаться. Вообще матери какую-то особенную имеют склонность к чувствительности.

– Да, не могли мы удержать своего счастья! – говорила она всхлипывая. – А кто виной? Если бы слушалась ты моих советов, так не были бы в таком положении…

– Как вам не стыдно, матушка? – вскричала Гиральда. – Я вовсе не жалею о богатстве, я только жалею о моей молодости, о моем таланте, они погибли безвозвратно… Если бы можно было возвратится к прежнему, то я бы иначе употребила свою молодость. Не тратила бы времени на закулисные интриги и сплетни…

– Как! И ты не стала бы защищаться, когда на тебя нападут! – вскричала Уррака. – Да тебя загрызли бы, если бы не я… Представьте, сеньор! Пока Гиральда мечтала о своем мавре, в Севилью приехала новая дебютантка, маленькая Ласарилья. Вы слышали, сеньор?

– Нет, не слыхал, – с важностью ответил Пикильо.

– Дрянь! Просто дрянь! – вскричала старуха с жаром. – Только и есть что смазливенькое личико, а таланту ни капли! И вот кому Эстебан Андренио вздумал составить репутацию. Он мстил за отказ. Хотели давать новую пьесу. Роль была такая, что могла упрочить навсегда и славу и состояние, и ее хотела играть Ласарилья, и играла бы непременно если бы мы не приняли мер… Один молодой человек, главный директор театра…

– О, – вскричала Гиральда, сжав руки, – я всю жизнь буду упрекать себя за это!

– Напрасно! – произнесла старуха. – Против нас вели интригу, а мы оборонялись…

– Довольно! – вскричала отчаянно Гиральда, видимо страдая от этого разговора. – Зачем объяснять это? Довольно того, что я провела пять лет в чаду упоения, и все улыбалось мне до тех пор, пока я не заметила, что я честолюбива… Я не виню вас, матушка! – сказала она, обращаясь к старухе, готовой уже заплакать.

И Гиральда остановилась и обратила глаза к небу.

– Что с вами? – спросил Пикильо, заметя, что губы ее побледнели.

– Не печалься, Гиральда! – произнесла старуха. – Ты не виновата, и Бог простит тебя за доброту ко мне. Ты никогда не покидала меня, старуху.

– А мое дитя! – вскричала отчаянно Гиральда. – Какой я дам Богу ответ за него? Какой вы дадите в этом ответ? Ведь я вам поручила его?

– Ну, полно!.. Перестань! – перебила Уррака.

– Нет, я не могу молчать!.. Я дала обещание сказать все, – возразила Гиральда и, обращаясь к Пикильо продолжала: – Да, я из доброй, почтительной дочери стала недостойной матерью. Бог дал мне сына, и это было мое утешение. Правда, он не назывался моим сыном, но был со мной, в Севилье и Толедо… Я видела его всегда. Но через пять лет…

И Гиральда опять зарыдала.