Мавры при Филиппе III

Глава IX. Гранатовый цветок

В те дни, когда Маргарита приближалась к дверям гроба, инквизиция распустила по всей Испании слух, что кара Божия настигла королеву и наказывает ее за покровительство еретикам маврам.

Почтенные отцы иезуиты также со своей стороны пустили слух не менее зловещий; в народе говорили, что Лерма сам, из своих рук, отравил королеву. Слух этот до того укоренился, что невинный Лерма на улицах уже подвергался оскорблениям.

В это время Сандоваль послал полки в Валенсию для изгнания мавров, и тогда же Деласкар, проведав о действиях инквизиции, призвал к себе Иесида.

Мавры рассудили, что должны принять самые поспешные меры к отвращению грозящей опасности, и поэтому Иесид тайно воротился в Мадрид и рано утром пошел прямо к Аллиаге, который жил во дворце подле молельни королевы.

Встретившая его у дверей молельни Хуанита удивилась, что Иесид опять в Мадриде. Она рассказала ему о болезни королевы и потом проводила его до квартиры аббата. Пикильо не было дома, она хотела бежать его искать, как вдруг послышался голос графини д’Альтамиры.

– Вот беда! – воскликнул Иесид. – Графиня меня увидит… что делать?

– Подите сюда, – сказала Хуанита, отворив золоченую решетку у места исповедника.

– А если меня увидят?

– Никто не увидит, если задернете занавес.

– Но ведь это место христианского священника! – сказал он вдруг, отступив.

– На минуту – ничего!

Иесид не решался, но графиня уже подходила к дверям. Хуанита втолкнула Иесида и заперла решетку. Как ни быстро это было сделано, но графиня заметила движение решетки и занавеса, который Иесид едва успел задернуть.

В это самое время королева вышла из своих покоев и спросила о духовнике. Графиня, желавшая подслужиться, отвечала, что духовник на своем месте. Хуанита не посмела противоречить, и обе вышли из молельни.

Маргарита осталась одна. Но Иесид, думая, что тут есть еще кто-нибудь из придворных, не смел пошевелиться и заговорить. Он страшился, что Пикильо может застать его на своем месте, и хотел выйти, как вдруг кто-то упал на колени и тихо произнес:

– Отец мой!

Иесид задрожал, услышав знакомый голос, и от страха и любви не смел произнести ни слова.

– Отец мой, – говорила Маргарита, – я не могу более скрывать тайну. Она тяготит мою душу… Завтра будет поздно… я преступна… я люблю… Да! я люблю втайне… Эта любовь невольная. Я скрывала ее… никто не знал, даже тот, кого я люблю!.. я говорила себе: Бог простит меня. Но, – прошептала она тихо, – Бог не прощает!.. Любимый мною – мавр, враг нашей веры…

Тут шум отворившейся двери прервал королеву. Маргарита оглянулась и вскрикнула от ужаса. Вошел Аллиага.

Маргарита не помня себя вскочила и бросилась навстречу духовнику, как будто прося защиты.

– Ваше Величество! Что с вами? – вскричал он, испуганный ее положением.

– Это вы!.. Вы!.. Но кто же… там!..

В эту минуту через золоченую решетку дрожащая рука выбросила засохший гранатовый цветок, который упал к ногам королевы.

Луч надежды блеснул в душе Маргариты, но, не смея верить мысли, она вскричала:

– Нет! Нет! Это невозможно!..

Пикильо не заметил этого. Он, озабоченный состоянием королевы, посадил ее на стул и побежал в коридор позвать Хуаниту и других женщин.

Тогда Маргарита, желая узнать судьбу своей тайны, бросилась к месту исповедника и вскрикнула от радости.

Иесид упал к ногам и вскричал, как некогда в подземелье в Вальпараисо:

– Это будет тайна моей жизни!

– И моей могилы! – прибавила Маргарита и, услышав шаги, указала на дверь комнаты Аллиаги.

Иесид поспешно ушел и запер дверь. Маргарита без чувств упала на руки вошедших. После обморока последовало только короткое оправление, и вскоре уже весь двор теснился вокруг кровати умирающей королевы. Пришедшее духовенство начало церковные обряды, а вечером по Мадриду разнеслась роковая весть, что Маргарита скончалась.

Глава X. Обличитель

Скоро это было известно всей Испании. Аиха и Пикильо известили своего отца. Отчаяние подавило все силы Иесида. Деласкар и его сородичи были очень поражены этой печальной вестью. Смерть Маргариты отняла у них теперь всякую надежду на спасение, но, однако, спокойствие их некоторое время не было нарушено по известным причинам.

Герцог Лерма страшился за Испанию, а потому и не мог думать о маврах. Вся Европа знала о намерениях Генриха и все, кроме Испанского короля. Филипп был совершенно занят своей скорбью. Он любил Маргариту, и смерть ее глубоко огорчила его. Потом графиня д’Альтамира, несколько раз имевшая случай говорить с королем, ознакомила его с носившимися по городу слухами, что королева отравлена, но имя виновника она не объявила. Этого было довольно, чтобы более встревожить огорченного. Король по привычке рассказал все своему министру, но Лерма, удивленный этим, успокоил его, доказывая, что это глупая клевета.

По прошествии первой скорби у Филиппа осталась одна цель: снискать любовь Аихи. Все, что только могло отвлечь его от этой мысли, казалось ему ненавистным и нестерпимым.

Но скоро его спокойствие было расстроено запиской следующего содержания: