Марсианские хроники

At four o'clock the tables folded like great butterflies back through the paneled walls.	В четыре часа столы сложились, словно огромные бабочки, и вновь ушли в стены.
Four-thirty.	Половина пятого.
The nursery walls glowed.	Стены детской комнаты засветились.
Animals took shape: yellow giraffes, blue lions, pink antelopes, lilac panthers cavorting in crystal substance.	На них возникли животные: желтые жирафы, голубые львы, розовые антилопы, лиловые пантеры прыгали в хрустальной толще.
The walls were glass. They looked out upon color and fantasy.	Стены были стеклянные, восприимчивые к краскам и игре воображения.
Hidden films clocked through well-oiled sprockets, and the walls lived.	Скрытые киноленты заскользили по зубцам с бобины на бобину, и стены ожили.
The nursery floor was woven to resemble a crisp, cereal meadow. Over this ran aluminum roaches and iron crickets, and in the hot still air butterflies of delicate red tissue wavered among the sharp aroma of animal spoors!	Пол детской колыхался, напоминая волнуемое ветром поле, и по нему бегали алюминиевые тараканы и железные сверчки, а в жарком неподвижном воздухе, в остром запахе звериных следов, порхали бабочки из тончайшей розовой ткани!
There was the sound like a great matted yellow hive of bees within a dark bellows, the lazy bumble of a purring lion.	Слышался звук, как от огромного, копошащегося в черной пустоте кузнечных мехов роя пчел: ленивое урчание сытого льва.
And there was the patter of okapi feet and the murmur of a fresh jungle rain, like other hoofs, falling upon the summer-starched grass.	Слышался цокот копыт окапи и шум освежающего лесного дождя, шуршащего по хрупким стеблям жухлой травы.
Now the walls dissolved into distances of parched weed, mile on mile, and warm endless sky.	Вот стены растаяли, растворились в необозримых просторах опаленных солнцем лугов и бездонного жаркого неба.
The animals drew away into thorn brakes and water holes.	Животные рассеялись по колючим зарослям и водоемам.
It was the children's hour.	Время детской передачи.
Five o'clock.	Пять часов.
The bath filled with clear hot water.	Ванна наполнилась прозрачной горячей водой.
Six, seven, eight o'clock.	Шесть, семь, восемь часов.
The dinner dishes manipulated like magic tricks, and in the study a click. In the metal stand opposite the hearth where a fire now blazed up warmly, a cigar popped out, half an inch of soft gray ash on it, smoking, waiting.	Блюда с обедом проделали удивительные фокусы, потом что-то щелкнуло в кабинете, и на металлическом штативе возле камина, в котором разгорелось уютное пламя, вдруг возникла курящаяся сигара с шапочкой мягкого серого пепла.
Nine o'clock.	Девять часов.
The beds warmed their hidden circuits, for nights were cool here.	Невидимые провода согрели простыни - здесь было холодно по ночам.
Nine-five.	Девять ноль пять.
A voice spoke from the study ceiling:	В кабинете с потолка донесся голос: