Манчестерский дневник

Двое мальчишек выбираются на покатую крышу, прямо перед жёлобом, перед обрывом, огороженным жидкой, низенькой решёточкой. Один из них повыше росточком, он — впереди, другой — низкорослый, но коренастый мальчуган, вылезает за первым следом. Видно, что это затея с крышей ему не очень нравится, но он не подаёт вида, молча и терпеливо ползёт позади товарища. Выбравшись из этого полукруглого окошка, они карабкаются наверх. Кровельное железо, окрашенное красно-багровой краской, погромыхивает под детскими ступнями, коленями и ладонями. Вот они на плоском возвышении, на прямоугольной коробке с ровной поверхностью, под которой, по-видимому, скрывается мотор, приводящий лифт в движение и бобина со стальным скрипучим тросом.

— Смотри! Какая красота! — худощавый мальчишка показывает рукой в сторону залива.

Вид и правда захватывающий: из-за бесконечных холмиков и горочек блестящих и облезлых, матовых крыш домов, на них смотрит широкое сурово-серое море, уходящее в бесконечную даль. Подхода к этому морю из города для «обычных» граждан нет. Вдоль всего берега построены разные предприятия и порты с высокими заборами, окутанными колючей проволокой, которые плотно жмутся к друг другу, ревностно не давая протиснуться между ними даже существам размером с муравья. Где-то по этому морю плывут корабли. Одни заходят в порт, другие из него выходят, чтобы отправиться в дальние страны с грузом — большущими коробками, называемые контейнерами, наполненные всяким товаром.

— Здорово, Игорь! Ведь и, вправду, здорово! — трясёт, воодушевляясь, один мальчишка другого.

— Да не тряси ты так! Да. Здорово, — отряхивает руку коренастый мальчик, не впечатлившийся ни панорамой, ни этой высотой, на которую он так неожиданно и впервые попал.

Там вдалеке, куда ему показывает его школьный товарищ Леви — гавань и корабли, которые уходят в загадочную и недостижимую для них «заграницу». Потом эти суда возвращаются из плавания, дыша этой самой заграницей, думая по-заграничному, а экипаж судна даже одетый по- заграничному. Этот худощавый мальчишка ещё не знает, что в недалёком будущем он проникнет в этот порт, чтобы поближе взглянуть на иноземные лайнеры и грузовые суда и что его тогда арестуют и будут допрашивать офицеры службы со страшным названием КГБ, чтобы узнать кто он, откуда, с какой целью здесь оказался и какие его задачи. А он, ребёнок, будет отвечать, что он любит море, любит эти сухогрузы с разноцветными флагами на корме, что ему нравится порт и портовая жизнь. Офицер не станет верить его словам и продолжит по-прежнему допрашивать его по специальной методике, пытаясь найти в словах мальчика противоречие и поймать на нём его. Но это всё в будущем, а сейчас он стоит со своим школьным приятелем, возвышаясь над ленинградскими колодцами, раскинутыми колоссальным лоскутным одеялом вокруг них. Вон невдалеке — Троицкий собор, чуть дальше — Исаакий, ещё дальше — Телевизионная башня. Всё, как на ладони.

— Пойдём домой, может? Ведь всё видели, что хотели. Ты всё показал, что можно, — осторожно уговаривает Игорь Леви уйти с крыши.

Леви с наслаждением втягивает полной грудью этот настоящий морской и мокрый воздух, выдыхая вздыхает:

— Что ж, пойдём.

Они аккуратно сползают с крыши обратно до чердачного окна, цепляются за его края. Внизу — небольшой желобок и жиденькая оградка, за ней обрыв. Обрыв с высоты семиэтажного дома.

Как-то, когда Леви был совсем маленький и ещё не ходил в школу, его среди ночи разбудил жуткий крик во дворе. Его бабушка Зина силой отвела его в коридор и всё повторяла, чтобы маленького Леви ни в коем случае не подпускали к окну. Там по низу всего двора-колодца растеклось тёмно-красное пятно от разбитого человеческого тела. Первый и прощальный, и самый страшный крик был из этого теперь бывшего тела, а остальные крики были уже прохожих, свидетелей и сочувствующих. На утро красный цвет на асфальте дворники засыпали песком, который тоже стал сразу красным, а люди долго рассказывали, что какой-то подвыпивший жилец, не желавший смириться с тем, что его не пускают в таком состоянии в его же квартиру, полез в неё с лестничной площадки по тонюсенькому желобку. Красный песок в конце концов разметало ветром и смыло усердными дождями, но этот жуткий крик навсегда врезался в стены домов-колодцев.

И теперь, поскорее желая протиснуться в чердачное окно и оказаться в тёмном, но тёплом и безопасном помещении, Леви отчётливо слышал этот записанный на стенах домов двора душераздирающий крик из, казалось, совсем недалёкого прошлого.

Леви выходит из чердачного помещения и в задумчивости спускается по лестнице до шестого этажа, где его ждёт коробка скрипучего и провонявшего табаком, мочой и алкогольными парами лифта. В такой же задумчивости он останавливается, глядя в окно колодца: «…одна мне осталась отрада, смотреться в колодезь двора…».