Людовик XIV и его век. Часть первая

Но так как многие увидели лишь его обнаженную шпагу и услышали только первую часть его возгласа, то тех, кого его жест и слова воспламенили, оказалось куда больше, чем тех, кого они успокоили. Раздались призывы к оружию; какой-то крючник бросился с саблей в руках на маршала, но тот уложил его выстрелом из пистолета. Крики усилились, и все бросились к оружию. Народ, прежде провожавший коадъютора до Пале-Рояля и затем ожидавший у дворцовых ворот его выхода, теперь шел за ним по пятам, а вернее сказать, нес его вплоть до креста Круа-дю-Трауар, где он увидел маршала де Ла Мейре, только что вступившего в бой с толпой горожан, которые перегородили ему дорогу и на огонь его конников отвечали довольно оживленной ружейной пальбой; и тогда коадъютор, надеясь, что те и другие проявят уважение к его сану и его священническому одеянию, бросился между ними, пытаясь разнять их; он рассудил совершенно правильно, ибо, маршал, оказавшийся в большом затруднении, с радостью воспользовался этим как предлогом, чтобы приказать своим конникам прекратить стрельбу. Горожане, со своей стороны, тоже перестали стрелять, ограничившись тем, что продолжали удерживать перекресток; но двадцать или тридцать человек, которые не знали об этом перемирии, вышли из улицы Прувер, вооруженные алебардами и легкими мушкетами, и, не замечая коадъютора или делая вид, что они его не заметили, бросились на конников, пистолетным выстрелом перебили руку Фонтраю, находившемуся подле маршала, ранили пажа, поддерживавшего полу сутаны коадъютора, и сшибли с ног его самого камнем, который попал ему пониже уха. В тот момент, когда он привстал на одно колено, аптекарский ученик, один из самых оголтелых бунтовщиков, приставил дуло своего мушкета прямо к голове коадъютора, но прелат, схватив рукой ствол мушкета, воскликнул:

— Ах, несчастный! Если бы на тебя посмотрел сейчас твой отец!

Молодчик не понял смысла обращенных к нему слов и подумал, что чуть было не убил ненароком одного из друзей своего отца; так что он внимательно всмотрелся в человека, едва не убитого им по оплошности, и лишь тогда заметил, что тот был в священническом облачении.

— Бог ты мой! — воскликнул он. — Уж не коадъютор ли вы?

— Именно так, — отвечал прелат, — и ты хотел убить друга, полагая, что убиваешь врага!

Молодчик, осознав свой промах, помог коадъютору подняться на ноги и громко закричал:

— Да здравствует коадъютор!

Все тотчас подхватили этот крик и столпились вокруг коадъютора, а маршал, обретя благодаря этой суматохе свободу, тотчас отступил к Пале-Роялю.

Коадъютор направился в сторону рынка, увлекая за собой всю эту чернь; но там, по его собственным словам, он обнаружил целый муравейник вооруженных старьевщиков, и ему пришлось давать им объяснения. Все видели, как коадъютор вошел в Пале-Рояль, видели, как он оттуда вышел, и теперь хотели знать ответ королевы. Коадъютор располагал этим ответом, но и сам не слишком доверял ему. Он обрадовался, что теперь у него появилась возможность отправиться за новым ответом, и заявил о своем намерении вернуться в Пале-Рояль. Это предложение было встречено громкими криками, и коадъютор, сопровождаемый более чем сорокатысячной толпой, двинулся обратно ко дворцу, следуя тем самым путем, какой он только что проделал.

У заставы Сержантов коадъютор встретил маршала де Ла Мейре, который, испытывая к прелату признательность за то, что тот вытащил его из затруднительного положения, бросился ему на шею и, едва не задушив его в объятиях, произнес:

— Я дурак, я скотина! Я едва не погубил государство, а вы его спасли! Пойдемте, поговорим с королевой, как подобает истинным французам и свободным людям, и возьмем все это на заметку, чтобы по нашему свидетельству эти губители государства, эти бесстыдные льстецы, которые внушают королеве, будто нынешняя смута всего лишь безделица, к совершеннолетию короля были повешены.

Затем он взял коадъютора за руку и, приведя его в серую опочивальню, где находилась королева, произнес, указывая на него ее величеству:

— Вот, государыня, человек, которому я обязан жизнью и которому вы, ваше величество, обязаны спасением вашей гвардии и, быть может, спасением Пале-Рояля.

Королева улыбнулась, но такой двусмысленной улыбкой, что коадъютор не был обманут ею; тем не менее, никак не обнаруживая, насколько оскорбило его это новое проявление недоверия, он прервал маршала, продолжавшего свою хвалебную речь, и произнес:

— Государыня, речь идет не обо мне, а о Париже, покорном и безоружном, который явился, чтобы припасть к стопам вашего величества.

— Париж весьма виновен и недостаточно покорен! — с пылающим от гнева лицом ответила королева. — Но, с другой стороны, если он был столь разъярен, как меня хотели уверить, то каким образом он мог в такое короткое время успокоиться?

При этих словах маршал де Ла Мейре, который уловил подспудную мысль королевы, не смог сдержать возмущения и, чертыхнувшись, промолвил: