Коадъютор приблизился, наконец, к цели, которой он домогался всю свою жизнь, то ли потому, что начитался Плутарха, то ли потому, что написал «Заговор Фиески», а именно, сделаться главой партии. И поскольку он беспрестанно ждал этой минуты, то все у него было заранее подготовлено для того, чтобы не упустить свой шанс, когда она настанет. Он позвал своего камердинера и отправил его к советнику Счетной палаты Мирону, полковнику милиции квартала Сен-Жермен-л’Осерруа, с запиской, в которой содержалась просьба немедленно прийти к нему.
В этот момент колокола на соборе Парижской Богоматери пробили полночь. Коадъютор подошел к окну. Ночь была тихой и ясной. На улицах Парижа царило полнейшее спокойствие, и лишь кое-где, как и говорил д’Аржантёй, догорали костры, бросая вокруг последние отблески.
Когда время, которое просил ему дать коадъютор, истекло, Монтрезор, Лег и д’Аржантёй вышли из соседнего кабинета и застали прелата стоящим у окна.
— Ну что ж! — сказал д’Аржантёй. — Четверть часа прошло!
— Да, — ответил коадъютор.
— Ну и о чем вы думаете?
— Я думаю, — ответил коадъютор, спокойно закрывая окно, — что завтра к полудню весь Париж будет в моих руках.
Три его друга, которым он доверил эту странную тайну, разразились смехом, ибо они решили, что удар, который коадъютор получил в голову, повредил ему мозг.
В эту минуту в комнату вошел камердинер коадъютора вместе с советником Счетной палаты Мироном. Коадъютор дал камердинеру еще одно письмо, на имя аудитора Счетной палаты Л’Эпине, который был капитаном милиции квартала Сент-Эсташ. Л’Эпине был его старым знакомым, и они вместе участвовали в заговоре графа Суассонского. Камердинер тотчас вышел, чтобы отнести это второе письмо.
Мирон, несомненно, заранее знал о планах коадъютора, ибо явно не казался удивленным тем, что его потревожили в столь поздний час. Коадъютор рассказал ему обо всем, что произошло, и, отойдя вдвоем в сторону, они около получаса беседовали о мерах, которые им следовало теперь предпринять. Затем Мирон простился с коадъютором и его друзьями и удалился. Однако через несколько минут дверь отворилась вновь и он появился снова, сопровождаемый каким-то простолюдином.
Этот человек был братом его повара. Приговоренный за некоторое время до этого к виселице, он сумел улизнуть от наказания и теперь осмеливался выходить из дома лишь по ночам. Мирон, выйдя от коадъютора, встретился с этим человеком, который узнал его и рассказал ему такие интересные подробности о том, что их в настоящее время занимало, что Мирон вернулся вместе с ним к коадъютору.
И в самом деле, блуждая, по своей привычке, этой ночью по городу, брат повара заметил у дверей дома Мирона двух гвардейских офицеров, которые стояли и разговаривали между собой. Он спрятался, опасаясь быть узнанным, и услышал весь их разговор. Этими гвардейскими офицерами был лейтенант Рюбантель и подполковник Ванн. Они совещались о том, как им следует войти к Мирону, чтобы захватить его врасплох, как это было сделано с Брусселем, и обдумывали, в каких местах лучше расставить гвардейцев, швейцарцев, а также отряды тяжелой и легкой конницы, чтобы обеспечить себе контроль над всеми кварталами от Нового моста до Пале-Рояля.
И тогда этот человек, рассудив, что нельзя терять время, пробрался в дом Мирона, чтобы предупредить его о том, что против него затевается, и узнал, что за хозяином дома приходили от коадъютора. Тогда он отправился к архиепископской резиденции, надеясь встретить Мирона там, и столкнулся с ним, когда тот выходил от коадъютора.
— Что ж! — сказал коадъютор. — Нам недоставало лишь сведений о том, где будут расставлены войска. Теперь мы осведомлены об этом; действуйте так, как мы договорились, дорогой Мирон, и не теряйте ни минуты.
Мирон поклонился и вышел.
Коадъютор отдавал приказы, словно командующий армией.
Оставшись наедине со своими друзьями, коадъютор спросил, хотят ли они помогать ему. После нескольких минут раздумья они дали согласие. Монтрезор и Лег поспешили присоединиться к своим товарищам, а д’Аржантёй, который был тесно связан с шевалье д’Юмьером, Луи де Креваном, будущим маршалом Франции, вербовавшим новобранцев в Париже, пообещал позаимствовать у него пару десятков солдат. После этого они условились о тех местах, где должны были расположиться Монтрезор и Лег. Что же касается д’Аржантёя, то, поскольку это был самый храбрый и самый решительный человек на свете, ему было поручено занять позицию около Нельских ворот, ибо брат повара, передавший подробности разговора Рюбантеля и Ванна, дважды слышал, как они упоминали название этих ворот, и у коадъютора появилось подозрение, что через них задумано кого-то увезти.