Лимб

Я потащился в ванную, попутно стягивая с себя грязную одежду, что совсем потеряла истинный цвет от уличного пепла и кирпичной пыли. Залез в корыто, покрутил железные барашки. Труба оглушительно застонала раненым буйволом, и я спешно крутанул барашки обратно.

Ну конечно, откуда здесь взяться воде? Некому гнать её в трубы… Почему этот отель до сих пор не автоматизировали? Каменный век.

Или как оно должно работать? Моё представление о водоснабжении было не шибко полным.

— Н-да, — сказал я, выбираясь на кафель.

Через минуту я уже вышел из номера — в одних туфлях, на тот случай, если из пола опять полезет всякая мерзопакость. На босу ногу они начали тереть мне пятку с первого же шага. Но ничего, мне только до лестницы и обратно.

— Господа воображуны! Ну и дамы тоже! — воскликнул я. — Не мог бы кто-нибудь из вас оказать мне любезность и вообразить, что из душа на втором этаже течёт вода? Я знаю, вы могёте.

Сектантики начали стыдливо отворачиваться, издавая какие-то странные фыркающие звуки, должно быть, выражавшие неодобрение.

— Не бойтесь ослепнуть от моей красоты, — продолжал я. — Что естественно, то прекрасно… Правда, чего вам смущаться? Мы все — живые мертвецы! Разве должны нас беспокоить такие вещи, как нагота?

Признаюсь, мне всего лишь хотелось доставить им жгучее неудобство. Побесить, говоря простым языком. Никто не торопился мне ответить.

— Что же вы молчите? Разве этому учил ваш Мессия? Молчать, если страждущий в пустыне просит воды?

— Потом разберёмся с водой, оденьтесь, пожалуйста, — наконец, решился кто-то из них. Может, это Давид, а может и нет. Я плохо запомнил его голос, он был серый и ничем не выделяющийся.

Я вернулся в свой оливковый номер и залез под одеяло. Ситцевая простыня слабо пахла сырым подвалом — такой был в доме моего детства. Небольшой такой, набитый хламом подвал.

Всякий раз после сильного дождя его топило, и мама спускалась вниз с ведрами и тряпкой, самоотверженно отдаваясь сизифовому труду. Одним ведром зачерпнуть, перелить в другое. Зачерпнуть, перелить. Зачерпнуть, перелить. Когда воды становилось слишком мало, чтобы черпать ведром, в ход шла тряпка. Я, конечно, и тогда не соображал во всякой механике, но догадывался, что можно взять какой-нибудь насос… Но когда я говорил об этом матери, та только отмахивалась от меня, и просила либо уйти и не мешать, либо присоединиться к работе. Может, потому у меня во взрослом возрасте так и не случилось нормальной работы, на которой я задержался бы больше, чем на полтора-два года? Ведь слово «работа» теперь ассоциировалось у меня с чем-то совершенно бессмысленным, бесполезным и неэффективным.

Почему не купить насос в дом, где десять раз в году топит подвал, благо деньги нам позволяли? А потому, что потом нельзя будет говорить, как много она работала, чтобы мне, неблагодарному, в этом доме жилось хорошо.

В комнате потемнело; я увидел это в щель меж подушкой и одеялом. Быть может, кто-то другой на моём месте тотчас выглянул бы наружу, но не я. Я знал, что в «домике», то есть под одеялом, стократ безопаснее. Ни одна тварь не посмеет тронуть человека в домике.

Тишину нарушали только мои дыхание с сердцебиением. Слышались ли отсюда раньше голоса людей, оставшихся внизу? Я не мог вспомнить. Если бы сейчас кто-то из них окликнул меня, даже отчитал за так и не начатую инвентаризацию, я был бы только счастлив.

Может, белесые тучи сменились чёрными, и скоро прольются дождём? Смогу наконец помыться…

Но нет, я позволю себе покинуть домик только заслышав капли дождя. Это может быть их уловкой. Кто такие «они», я до сих пор точно не знал, но имел ещё до смерти достаточно с ними дела, чтобы начать бояться. То ли галлюцинации, то ли настоящие монстры из других миров. Даже Кали, разломавшая стену, была не самой страшной из них. Всё-таки это была не настоящая богиня; а лишь то, как я эту богиню представлял.

Не хочу о них думать… Хочу о хорошем… Что-нибудь необычно-приятное, как пирожное из манго с маракуйей.

Почему, если заставить себя думать о хорошем и нужном, выходит какой-то бестолковый картон? Зато стоит случайно вспомнить какую-то гадость вроде червивого клубка, так появится сразу?

Бл&дь!

Я выскочил из постели, как ошпаренный, метнулся к двери — её не было. Сплошная стена с прибитыми полками, а на полках — хлам, как и всюду на полу… Гостиничный номер превратился в подвал из дома моего детства. О старой комнате напоминала только неуместная на подземном складе кровать, и на её обнажившейся простыне клубились они. Да.

Что ж у меня мозги-то такие червивые, господи?! Меня всего трясло; а тело бросало в жар и холод поочерёдно. Я бы прыгнул в окно по совету язвы-Анны, но оно уехало вслед за дверью в небытие. Я оказался узником в кирпичной коробке с полками, ящиками и кишащей гадами кроватью, по щиколотку в тёмной воде.

— За что… Ну почему я… — вырвался стон из моей груди.