Лимб

Выплеснув ненависть и отчаяние, я обессилел и повалился на битые кирпичи. Почему в моем сознании отвратительные, пугающие вещи всегда отпечатываются лучше светлых и приятных? Теперь я вынужден расплатиться за особенность моего ума, вызывая отвратительных богинь вместо ангелов. Несправедливо.

Мне вспомнилась мантра. «Джей маха Кали, джей маха Дурге». Эти слова снова и снова повторялись в моей памяти, и я не мог их изгнать. Я закрыл глаза и попал в тот день, когда слышал её…

* * *

Я перестал чувствовать кирпичное ложе, — моя спина теперь была на подушках, таких же рыжих. Стены, картины, покрывала — все в той комнате было кричаще ярким, словно воплощенная манифестация самой жизни и желания жить. Запах благовоний должен был радовать мое обоняние; мой друг говорил, что жжёт дорогие палочки с лотосовой пыльцой, и я не смог признаться, что не отличаю их от привычных сандаловых из магазинчика на углу.

Мы праздновали завершение того самого проекта.

— Кали, — сказал он, показывая мне картинку с синей женщиной. У той была лишняя пара конечностей, и я пожалел бы жертву мутации, если бы не меч в каждой руке и ожерелье из черепов на шее. Богине явно было неплохо и без моей жалости. В подтверждение Кали показала мне язык. Я поморщился — от дыма слезились глаза. Она показывала язык и раньше?

— Что с того?

— Мантра. Чтобы ты знал, о ком поется.

— Я думал, мантры только о приятных вещах вроде твоих лотосовых палочек. Падме-падме всякое.

— Так и есть. Тебе не нравится Кали? Она ж хорошая богиня. Когда танцует, мир стонет и трясётся под ее стопами.

— Вроде не такая уж толстая, чтоб раскалывать своим весом землю, — усмехнулся я.

— Земля содрогается от учиненного Кали разрушения. Она уничтожила последних демонов на планете, вот и танцует от счастья.

— Нет, это точно не мой кумир, — сказал я, отодвинув его руку вместе с листком, которым он тряс перед моим лицом.

— Почему?

— Во мне много демонов, и я предпочту существовать в мире вместе с ними, а не отдавать на растерзание сумасшедшей бабе, — отшутился я.

Этот ответ, к моей неожиданности, настолько не пришелся собеседнику по душе, что с того дня он начал отдаляться от меня, пока нашей дружбе не пришел конец. Я не придавал тому значения, полагая, что мои мысли — не золотые слитки, чтобы всем нравиться.

Пытаться удерживать тлеющую дружбу — всё равно что таскать с собой труп. Все видят, что труп уже начал гнить и пованивать, но ты упорно выгуливаешь его, взвалив на плечо, и сажаешь его с собой за стол. Все понимают, что происходящее абсурдно, но затыкают нос и улыбаются.

Но я знаю: одним приятелем меньше, одним больше — невелика беда.

* * *

Я приоткрыл глаза. Наверху больше не было потолочной мозаики — взгляд устремился в муть грузного неба.

— Ты был прав! — воскликнул я, будто тот человек мог услышать мой голос, звучащий в мертвом мире. — Я не дал Кали станцевать на трупах моих демонов, и они пожрали меня!

Я скатился на землю, не в силах больше терпеть кирпичи, впивающиеся углами в мою плоть, и вывалялся в рыжей пыли. Я хватал кирпичную крошку горстями и осыпал себя ею, я кричал — что-то бессвязное, бессмысленное, потому что тишина сводила меня с ума, а звук собственного голоса не давал мне окончательно потеряться в ирреальности. Кажется, я даже плакал, размазывая грязь по лицу.

У меня была истерика. Впервые с мгновения моей смерти я понял, что больше никогда не увижу ни одного знакомого лица; да что там — вообще никакого лица не увижу, я осознал себя запертым в бесконечном городе, моём персональном Аду, который я с радостью променял бы на самый жаркий котел в преисподней, лишь бы в компании таких же простых грешников, как я сам.

— Да ну его, не хочу связываться, — послышался женский голос. Не гул богини, заставляющий все нутро съёжиться, а обычный человеческий голос.

Я сел, оглядываясь. В проеме, оставленном после выхода Кали из стены, виднелись два силуэта.

— Эй! Вы настоящие?

Они не отвечали, и я, в страхе потерять спасительную ниточку, бросился к проему, споткнулся о кирпич, упал, но снова поднялся и побежал к людям.

— Пойдём, — нервно торопила женщина своего спутника. Тот не послушался, и я был готов расцеловать его, когда добрался до дыры в стене.

— Все-таки настоящие, — проговорил я.

— Угу.

Мужчина подал мне руку, помогая забраться в проем. Оказавшись внутри здания, я увидел чудную картину — около тридцати человек в большом зале, все заняты своими делами. Кто-то читает, кто-то мастерит из обломков. Собрание клуба прямых ручек.

— Так вы все время были здесь, в соседнем доме? И не отзывались, когда я сходил с ума от одиночества?! Только не говорите, что не слышали!

— Ещё как слышали, — сказала женщина. — Потому мы к тебе и вышли. Хотели попросить кричать в другом месте. Ты нам мешаешь. Сначала было терпимо. Зато когда стена рухнула… ты стал совсем громким.

Я смиренно склонил голову, мысленно послав их всех в определенном направлении. Несколько часов назад посыл был словесным.