Королева Бедлама

Мэтью позволил священнику отойти подальше. На Смит-стрит они были одни и оба по очереди миновали то место, где был найден труп Деверика. У Мэтью мороз пошел по коже, когда он представил, что за ним сейчас тоже кто-то следит — равно как он сам следит за преподобным Уэйдом. Может, стащить где-нибудь уличный фонарь? Нет, за кражу городского имущества могут выжечь букву «В» на правой руке, еще чего не хватало… Да и объект слежки заметит свет. Никогда еще ночь не казалась Мэтью такой темной, но, к худу или к добру, он был полностью в ее власти.

Вскоре он обнаружил, что некоторые горожане вовсе не торопились домой и плевать им было на кровожадного Масочника. В «Кошачьей лапке» — слева по Уолл-стрит — бойко играла скрипка, а через дорогу, рядом с портовым невольничьим рынком, у входа в «Петушиный хвост», стояла целая компания гуляк. Их оживленные голоса то становились громче, то вновь затихали. Заведение привлекало как головорезов, так и толстосумов, и не раз подобные оживленные споры — о ценах на кукурузную муку или ворвань — заканчивались смертоубийством.

Преподобный Уэйд шагал дальше по Смит-стрит, и Мэтью — на почтительном расстоянии — двигался следом. Они миновали еще несколько человек, бредущих компаниями по двое или по трое в противоположном направлении, однако Уэйд стремительно шел вперед, опустив голову и не сбавляя шага. Мэтью мог бы вовсе не смотреть на лица прохожих: все они были либо пьяные в дым, либо под хмельком. Впрочем, ему в лицо тоже никто не заглядывал, и Мэтью рассудил, что храбрость этих ночных гуляк напускная, а на самом деле они не меньше его охвачены страхом перед неизвестным.

Вслед за священником Мэтью прошел мимо мигающего фонаря на углу Слоут-лейн — именно здесь с понедельника на вторник у него случилась неприятная встреча с Эбеном Осли. Тут до Мэтью дошло, что он сейчас вполне может идти по следу того самого «таинственного незнакомца» в черном одеянии и черной треуголке, которого он тогда повстречал. Интересно, преподобный узнал его или просто почуял, что в проулке среди обугленных руин затевается нечто недоброе? Как бы там ни было, Уэйд решил не вмешиваться — возможно, дабы не открывать собственных замыслов.

Преподобный Уэйд свернул направо на Принцесс-стрит и миновал оружейную лавку. Мэтью последовал за ним, но на всякий случай еще немного сбавил шаг. Они двигались на запад, к Брод-стрит, и оставили за спиной «Слепца» — очередное игорное заведение с сомнительной репутацией, куда, по всей видимости, нередко захаживал Лиллехорн. Оно тоже было еще открыто: крики посетителей неслись из-за двери, на которой был нарисован белый глаз. Говорили, что бы ни происходило в «Слепце», никто ничего не видел.

Перейдя Брод-стрит, преподобный Уэйд взял слегка на юг и вышел на узкую Петтикот-лейн.

Мэтью обратил внимание, что он сбавил шаг. Они проходили мимо закрытых лавок и безмолвных домов, однако в неподвижном ночном воздухе едва слышно звенел женский смех — будто серебряные монетки сыпались на мостовую.

На правой стороне Петтикот-лейн стоял, отделенный от соседних зданий изгородью, двухэтажный кирпичный дом — миловидный, построенный когда-то голландским торговцем пушниной, с высокими окнами под остроконечной крышей и двумя дымовыми трубами (по одной с каждой стороны дома). На глазах у Мэтью священник остановился посреди улицы напротив розового дома и принялся смотреть в его окна, опустив фонарь. Сквозь воздушные полупрозрачные занавески сочился свет, и Мэтью видел, что там двигаются какие-то тени.

Преподобный Уэйд стоял не шелохнувшись: он прибыл на нужное ему место и просто смотрел на дом. Понять, что скрывается за его бесстрастным взором, было решительно невозможно.

То был дом Полли Блоссом. В его стенах проживали от четырех до восьми гетер (их количество менялось в зависимости от того, кто рассказывал историю). Мадам Блоссом была строгой хозяйкой и спуску своим «девочкам» не давала: они должны были работать не покладая рук и платить ей за кров. Сама мадам Блоссом тоже не гнушалась труда — если, конечно, попадался особый клиент. Мэтью ничего не знал о ее прошлом, кроме того что она прибыла сюда из Лондона и в 1694 году открыла публичный дом. Множество юных девиц с трудной судьбой селились под ее крышей, и великое множество мужчин захаживали сюда на огонек. Розовый дом стал неотъемлемой частью городской жизни, и вряд ли какой житель Нью-Йорка позволил бы себе косой взгляд или недоброе слово в адрес мадам Блоссом, ведь она тратила много денег на общественные нужды — на рытье и чистку колодцев, например.

Положим, что так, но ведь тут совсем другое дело: что забыл в публичном доме преподобный Уэйд?..

Мэтью охватил внезапный страх. А ну как священник сейчас отворит розовую калитку, поднимется по ступеням крыльца к входной двери и постучит?! Тогда Мэтью станет обладателем знания, из-за которого священник запросто может попасть в опалу. Какими бы широкими взглядами ни славились ньюйоркцы, они не потерпят, чтобы служитель Господа якшался с проститутками.