Королева Бедлама

Молодчиков Осли рядом не было, констеблей тоже. Мэтью представился шанс отомстить за всех детей, пострадавших в приюте. И за себя отомстить, за свое малодушие. Ведь он так и не смог ничего сделать, когда судья Вудворд забрал его из сиротского приюта Святого Иоанна под свое крылышко. А сейчас может. Прямо сейчас он может свершить то, что так долго планировал и о чем столько думал. Пусть Осли получит сполна за всех, кого унижал, включая Натана Спенсера.

— Я видел, что ты за мной следишь! — шипел Осли, едва держась на ногах и ничего не соображая. — Еще когда выходил из «Старого адмирала»! Ну что ж, вот он я! Чего тебе надо, мать твою?!

Хороший вопрос, подумал Мэтью. Но сперва надо отвергнуть обвинения.

— Я за вами не следил и вообще не подходил сегодня к «Старому адмиралу».

— Врешь, гаденыш! Я видел, как ты прятался за углом!

— Полагаю, вы не в том состоянии, чтобы верить своим глазам. Меня там не было. И кстати, — добавил Мэтью, — я больше не желаю тратить на вас свое время.

Произнося эти слова вслух, он впервые осознал, что это действительно так. У него появились другие интересы и задачи: он работает в бюро «Герральд». И нечего больше разговаривать с этим злобным животным.

Осли выпрямился во весь небольшой рост (оставшись, впрочем, заметно ниже Мэтью) и попытался сохранить подобие достоинства. Выкатив вперед все свои многочисленные подбородки, он растянул рот в тонкой улыбке:

— Хочу, чтобы ты знал и зарубил себе на носу, малец: я победил. Никто не посмеет свидетельствовать против меня. Ни вчера, ни сегодня, ни завтра. И почему же? Уж не потому ли, что все они — все до единого — знают, что получили по заслугам? О да. Они вообразили себя невесть кем, а я поставил их на место. Кто-то должен был это сделать! Кто-то должен был преподать этим дармоедам урок — да такой, чтоб запомнили на всю жизнь! Это моя работа, мое призвание!

Мэтью даже не пытался отвечать на эту пьяную тираду. Гнев, еще два дня назад сжигавший изнутри его сердце, заметно поубавился. Мэтью начал сознавать, что жизнь еще впереди, со всеми ее возможностями и приключениями, а Эбена Осли следует оставить в прошлом. Да, пускай он избежал правосудия, пускай это несправедливо и неправильно, но Мэтью сделал все, что мог. Теперь он готов идти вперед.

— Я победил, — повторил Осли, брызжа слюной и с трудом разлепляя тяжелые веки. — Победил!

С этими словами он поплелся прочь, на запад по Баррек-стрит, помогая себе тростью. Фонарь болтался где-то сбоку. Какое жалкое зрелище, подумал Мэтью, потом наконец опомнился, сплюнул на землю, чтобы избавиться от дурного привкуса во рту, и зашагал дальше на север.

Его немного трясло после встречи с Осли. Тот удар тростью, попади он в цель, мог бы запросто раскроить ему череп. Мэтью решил выкинуть эти мысли из головы и подумать о том, что теперь сказать Джону Файву. Может, вовсе пока ничего не говорить, а сперва проследить за преподобным Уэйдом еще разок? Интересно, что предложила бы миссис Герральд. В конце концов, она эксперт в таких делах…

Он сделал еще шаг и замер.

Навострил уши. Ему померещилось — или где-то разбили стекло?

Где-то позади.

Мэтью обернулся.

Улица была пуста.

Звук донесся с Баррек-стрит.

«Фонарь Осли!» — осенило Мэтью. Пьяный дурак уронил свой фонарь.

«Я видел, что ты за мной следишь… Видел, как ты спрятался за угол», — говорил он.

Где-то на соседней улице залаяла собака. С другой стороны доносилось чье-то пьяное пение, слов было не разобрать: голос то стихал, то прилетал вновь с капризными порывами ночного ветерка.

Мэтью все смотрел и смотрел на угол Баррек-стрит.

«Я видел, что ты за мной следишь!»

— Осли! — крикнул он.

Ответа не последовало. Мэтью вышел на угол и вгляделся во тьму Баррек-стрит. Затем повторил чуть громче:

— Осли!

Да брось ты его, сказал он себе. Пусть валяется там пьяный, подумаешь. Плюнь и иди домой.

Как все-таки одинок бывает человек в городе, где живет еще пять тысяч душ, поразительно…

У Мэтью перехватило дыхание. Впереди ему почудилось какое-то движение: темный силуэт копошился на темном фоне.

Мэтью взялся за ручку фонаря, висевшего на столбе, и снял его с гвоздя. Мелькнула мысль, что сейчас, по идее, надо бы позвать констебля, но вдруг это лишь наважденье? Сердце бешено затрепыхалось в груди. Кричать Мэтью не стал, а вместо этого медленно двинулся вперед по Баррек-стрит.

Наконец в круге тусклого света возник Эбен Осли: он лежал на спине, рядом — разбитый фонарь. В лужице свечного воска еще теплился красный огонек. У правой руки Осли валялась трость (он будто бы выронил ее от испуга).

Мэтью хотел сказать ему: «Вставайте», однако язык не слушался. Попробовал еще раз, но смог лишь сдавленно прошептать.

Осли лежал неподвижно. Мэтью светил на него фонарем и со всей ужасающей, убийственной, леденящей кровь и вскрывающей горло ясностью сознавал: в карты Эбену Осли больше не играть.