Королева Бедлама

— Я люблю Констанцию, Мэтью. Всем сердцем люблю. Не хочу, чтобы с ней случилась беда… чтобы она узнала, как суров и ужасен мир. Если в моих силах уберечь ее от боли — или хотя бы оттянуть миг этой боли, которую может причинить ей даже родной отец, — то я не остановлюсь ни перед чем. Мне надо первым узнать, что затевает преподобный Уэйд. Чтобы потом, ежели получится, смягчить удар. А может, даже помочь Уэйду выпутаться из этой истории. Но сперва я должен все узнать! — Он кивнул, по-прежнему не поднимая темных и запавших глаз. — Если это называется предательством — спасение любимой от боли, калечащей сердце и душу, — то я пойду на него с радостью, и не раз.

Картина наконец открылась Мэтью целиком.

— Ты не хочешь следить за преподобным Уэйдом сам, потому что тебя могут заметить. И просишь об этом меня.

— Верно. — Джон с надеждой поглядел на него. — Я могу даже немного заплатить… если попросишь.

Мэтью молча допил вино. Если он все-таки проследит за священником, возможно, ему удастся выяснить, куда они с Вандерброкеном направлялись той ночью и почему солгали, будто торопились по разным делам.

— Что скажешь? — напомнил о себе Джон.

Мэтью кашлянул.

— А ты, случаем, не знаешь, выходил ли преподобный Уэйд на прогулку вчера вечером?

— Констанция говорит, что он был дома. В том-то и дело, понимаешь? Вот уже две недели кряду он каждый вечер уходит, причем в любую погоду! А тут остался. Поэтому она убеждена, что сегодня он точно уйдет, скорее всего между половиной десятого и десятью.

— Однако уверенности у нее нет.

— Нет.

Мэтью не пришлось долго думать.

— Что ж, попытаем удачи сегодня в половине десятого. Если понадобится, я выжду один час, но потом пойду домой. — Он знал, что при необходимости выждет и два часа, но не хотел выдавать своего нетерпения.

— Спасибо, Мэтью! Благослови тебя Бог! Сколько я тебе должен?

— Нисколько. Я не таю на тебя зла и хочу это доказать.

А еще он хотел выяснить, что же за дело было у преподобного Уэйда, Вандерброкена и… этой таинственной женщины. Во-первых, кто она? Во-вторых, почему ждала на углу Мейден-лейн и Смит-стрит, а не зашла за Уэйдом вместе с врачом?

Вернулась с кувшином вина официантка, но Мэтью уже знал все, что ему нужно было знать, и собрался уходить. По пути к стойке, где Джону надо было подписать счет, они вновь прошли сквозь игорный зал, в котором за последние полчаса стало еще более дымно, людно и шумно. Проститутки в крашеных париках и безвкусных платьях, с лицами, совершенно неразличимыми под слоем белил, румян и теней, разгуливали среди столиков, выискивая стопки монет, — мужчины, которым эти монеты принадлежали, были в их глазах лишь препятствием на пути к цели. Ни Кипперинга, ни Полларда Мэтью не увидел, но они наверняка были здесь, просто пересели за другой стол.

Внезапно на пути у Мэтью и Джона Файва возникли, точно выпрыгнув из засады, две куколки в полном боевом раскрасе. Одна была субтильным привидением лет тринадцати, а та, что постарше, размерами и комплекцией напоминала Хайрама Стокли. Обе безобразно улыбались, обнажая черные кривые зубы. Джон Файв решительным движением руки отодвинул в сторону брюхастую проститутку, а Мэтью попытался увернуться от тощего дитя: для этого он обогнул двоих игроков в проходе и… охнул, будто его ударили под дых: за карточным столиком слева от него, совсем рядом — метни кости и наверняка попадешь, — сидел Эбен Осли собственной персоной.

За тем же столом сидели еще трое, но среди них Мэтью не увидел головорезов, что в понедельник ночью устроили ему взбучку. В тот момент раздавали карты, и все были целиком сосредоточены на игре. Мэтью отметил, что кучка серебра рядом с Осли небольшая, меньше остальных, на лбу и щеках его выступил пот, а высокий белый парик сидит криво.

Пока Мэтью наблюдал за этой сценой — завороженный скорее близостью врага, нежели ходом игры, — игроки побросали свои монеты и карты, кто-то победно завопил, а лицо Осли исказила гримаса отвращения, словно из чашки эля у него под носом выползла змея. Фыркнув не то презрительно, не то отчаянно, он потянулся за своим черным блокнотом с золотым орнаментом на обложке, открыл его и принялся строчить что-то обмотанным бечевкой карандашом. Записывает свои проигрыши, догадался Мэтью. Чтоб тебе только проигрывать, гад!

Внезапно, будто зверь, почуявший слежку, Осли оторвал взгляд от блокнота и посмотрел прямо в глаза Мэтью. Они глядели друг на друга сквозь подрагивающую пелену дыма, пока за другими столами шла игра и гремели кости, победители ликовали, проигравшие бранились, проститутки что-то нашептывали клиентам, а шелудивый пес подбирал с пола объедки.

В следующий миг Осли так же внезапно отвел взгляд, дописал строчку, захлопнул блокнот и ударил кулаком по столу: мол, раздавайте.

Мэтью тоже отвернулся и подошел к выходу. Джон Файв как раз подписывал счет.

— Я уж думал, что потерял тебя в толпе, — сказал Джон. — Все хорошо?

— Да, — откликнулся Мэтью, — но хочется глотнуть воздуху.