Кофейные истории

Милдред Эверсан-Валтер широко-широко распахивает крылья-сны и укутывает всех – и супруга, и вздрагивающую в тревожном забытьи Рози, и других, до кого дотягивается. Валх отступает достаточно далеко, чтобы на время выбросить его из головы – если повезёт, то навсегда. И всё бы хорошо, и путешествие подходит к концу, а газеты в Аксонии уже обещают им невиданную славу, но отчего же тогда чудится иногда в полудрёме, что Абени стоит вдалеке, безмолвно скрестив на груди руки, чего она ждёт?

«Крылья, – озаряет вдруг Милдред. – Я укрыла всех, но до неё дотянуться не смогла».

В путешествии их было пятеро. Дома – гораздо больше: ведь есть ещё семья, приятельницы, слуги наконец… Вряд ли они заинтересуют Валха, но осторожностью не стоит пренебрегать: ведь дотянулся же он до Рози. Милдред, впрочем, после кругосветных странствий уверена в своих силах, как никогда, ведь газетчики поют им с Фредериком дифирамбы, и открываются прежде запертые двери, и даже из королевского дворца приходит любезное приглашение. Кажется, что невозможного нет. Хочется открыть первую в Бромли кофейню? Пожалуйста! Устроить незабываемый благотворительный бал? Нет ничего проще! Прийти на приём в чжанских нарядах и произвести фурор? Спасти несправедливо обвинённую девицу? Прочитать лекцию в Королевском университете?

Милдред всюду сопутствует успех, и она ощущает себя почти всемогущей – и невероятно счастливой. А потом счастье становится ещё полнее, когда на свет появляется ребёнок, чудесная девочка, и они называют её Рэйчел-Мари – в честь храброй женщины, которая спасла их в Колони от гремучей змеи. Ещё через год рождается мальчик, Иден, а затем ещё одна девочка, и они называют её Элеонор. Всё хорошо, всё просто чудесно, но однажды, стоя в дверях детской, Милдред вдруг чувствует опустошающий, мертвящий страх: сейчас в комнате спят трое, но…

– Но у тебя только два крыла, – говорит кто-то из-за плеча.

За дверью, впрочем, пусто.

Детская укутана добрыми, светлыми снами, точно шалью, во много-много слоёв, но эта призрачная ткань непрочная, ненадёжная – тронешь пальцем и расползётся… Так же ненадёжно и счастье. Милдред уезжает к матери на несколько дней – та серьёзно ослабела после болезни, а когда возвращается домой, то в заветной комнатке из трёх кроваток остаётся только одна.

– Они так плакали без вас, миледи, – рыдает нянечка-кормилица, хорошая женщина, надёжная, её очень рекомендовали. – Так плакали, бедные, всё не унимались, и я… и я… Сестра мне дала лекарство, сказала, мол, каждому по капельке… Но они так громко плакали…

Внутри словно ломается что-то – и в ней, и во Фредерике тоже. Она не спрашивает, куда девается нянечка, потому что прислуга в детской больше не нужна. Милдред позаботится о сыне сама, на это её сил хватит, даже если не останется ни на что другое, и она никогда никому не расскажет, что видела накануне странный сон: будто бы седой мужчина в зелёном сюртуке и в цилиндре заглядывает поочерёдно в крошечные кровати.

Девочки не проснулись, но Иден…

– Милый мой, милый, – шепчет Милдред, склоняясь к ребёнку и прикасаясь лбом ко лбу. Сердце колет, и она чувствует себя старой, немощной. – Не бойся. Ты больше не будешь видеть снов. Никаких.

Слова летят по воздуху, точно перья – и весят так же мало.

Сын слишком похож на неё – даже сейчас. Слишком похож…

Валх всегда рядом, даже если его не видно – теперь она ясно понимает это. Когда друг за другом умирают отец и мать, друзья утешают её: «Это была тихая смерть во сне» – и не понимают, отчего леди Милдред трясёт от ужаса. В жизнь она бросается, как в омут, чтобы за делами и блестящими свершениями не успевать задумываться о том, что круг смертей сжимается, невидимая чёрная линия подбирается ближе. Фредерик словно чувствует опасность и, как может, отгораживается; он реже берёт в руки альбом и грифель, почти никогда не вспоминает о путешествиях и не заглядывает в детскую, зато военная карьера у него идёт в гору.

– За горами удобно прятаться, – неразборчиво бормочет Абени, упираясь подбородком в согнутые колени.

С виду ей лет десять, как и Милдред, впрочем. Они ещё видятся иногда; Абени предупреждает её, когда может, хотя намёки туманны, как изречения древних жриц – она не может идти против воли Валха.

– Где ты сейчас?

Вопрос слетает с губ сам, и смысла в нём никакого нет.

Абени, впрочем, и сама это знает.

– Далеко, – дёргает она плечами. – Что, если скажу, где, ты приедешь и заберёшь меня?

Милдред хочется сбежать, потому что слова хуже пощёчины; однако она остаётся – на тёплой крыше, рядом, бок о бок. В закатном небе пурпур мешается с зеленью и ледяной синевой; земля далеко внизу кажется серой; облака ложатся на плечи пуховой накидкой – тепло. 

«Если мне под силу хотя бы это…»

– Спасибо, – выдыхает Абени еле слышно и легонько касается её руки. – Спасибо, что ты ещё со мной.

Милдред должна была бы спросить, как Валх вообще отыскал их, но она никогда не делает этого.