Хроники преисподней

Идея выглядела соблазнительно, но пришлось ее отвергнуть. Причина была довольно очевидной: совершенно неясно, как отреагирует Ногтев на такой спектакль. Поняв, что разоблачен, он может просто-напросто расстрелять всех занятых в представлении актеров вместе с драматургом и режиссером. Нет, это путь эффектный, но слишком рискованный. Надо искать что-нибудь более простое и одновременно – тонкое. Что-то такое, что прояснит ситуацию, но не вызовет взрыва…

На репетиции Нестор Васильевич был как-то странно рассеян. До такой степени, что режиссер даже сделал ему замечания.

– Господин фармазон, – заявил Глубоковский решительно, – у нас тут не ювелирный магазин, тут нужно внимание и полная концентрация на деле. Это искусство, и оно не терпит работы спустя рукава.

Загорский улыбнулся и без всякой видимой связи спросил, не предлагались ли когда-нибудь роли в спектакле начсоставу лагеря? Все удивились: а зачем? В ХЛАМе полно своих исполнителей, в крайнем случае всегда можно рекрутировать новых.

– Это могло быть интересно, – не уступал Нестор Васильевич. – Начальство в качестве актеров тюремного театра – согласитесь, ход весьма неожиданный.

– Что тут может быть интересного? – рассердился Глубоковский. – Вы видели эти суконные рыла? Они застрелить не могут нормально, не то, что в театре играть.

– Борис Александрович, тут вы не правы, – укоризненно сказал Миша Парижанин. – Каждый год они прекраснейшим образом расстреливают тысячи людей и мы тому свидетели. Лучших палачей, я полагаю, не сыскать.

Глубоковский осведомился, не хочет ли Парижанин предложить, например, заместителю Ногтева Эйхмансу роль палача? Нет, не хочет? Тогда о чем разговор! Тем более, у них и нет в репертуаре пьес с палачами.

– Пьесу, в крайнем случае, и написать можно, – заметил Загорский. – Но только без палачей, разумеется. Что-нибудь более изящное – аристократия там, иностранцы и все в таком роде. Это было бы выгодно по целому ряду причин. Во-первых, пьесу, где играет начальство, никто не запретит и не снимет. Во-вторых, аншлаг обеспечен.

– А в-третьих, если начальство будет освистано, расстреляют к чертовой матери нас всех, не входя в детали, – сказал Акарский. – Это будет легкая и быстрая смерть. Парижанин об этом уже говорил, просто вас, Василий Иванович, на том совещании не было.

Миша задумчиво кивнул и посмотрел на Нестора Васильевича. Ну, если даже на минутку сойти с ума и предположить, что они согласятся, к кому же из начальства отправиться? К Васькову, Эйхмансу, кому-то еще?

– Не нужно мельчить, – сказал Загорский. – Предлагаю направиться прямо к Ногтеву.

Ответом ему был дружный взрыв хохота. Глубоковский поморщился – господин Громов казался ему разумным человеком. Что можно предлагать Ногтеву, он же, простите, дегенерат… Последнее слово режиссер произнес шепотом.

– Актер-дегенерат – обычное дело в театре, – заявил Нестор Васильевич. – Раньше почему-то такие актеры никого не смущали.

– Да потому что обычного дегенерата всегда можно сослать в осветители, – отвечал режиссер. – А попробуй-ка сослать Ногтева. Да он сам нас всех сошлет на тот свет!

Загорский в конце концов согласился: пожалуй, что и так. Впрочем, он ведь предлагал это не серьезно, в порядке шутки. А теперь, наверное, самое время продолжить репетицию…

После репетиции Загорский не вернулся к себе, как можно было ожидать, но отправился в Покровский собор, к дружкам-уголовникам. Камыш, Яшка-Цыган и Пичуга развлекались, играя в карты. Пичуга сидел уже без штанов и рубашки, практически с голым задом – друзья обобрали его, как липку.

– Как не стыдно, братва, – укоризненно сказал Загорский, – своего же кореша на штаны раскрутили! А ну, давайте все назад…

Несмотря на проповеди и сомнительные для уголовника призывы к нравственности, братва ужасно рада была видеть старого фармазона.

– А говорили, что ты, Василий Иванович, в Секирку попал, – проговорил Камыш. – Насвистели, что ли?

Нестор Васильевич кратко отвечал, что в изолятор он попал по ошибке, и все очень быстро выяснилось.

– Хе, выяснилось, – хмыкнул Яшка. – У нас, когда выясняется, не выпускают, а дополнительный срок отвешивают.

– Мне нельзя дополнительный срок, – сказал Загорский, – я театральная звезда. Яшка, пойдем-ка, проветримся.

Отбой еще не пробили, так что они спокойно вышли на улицу, прямо в ночь. Нестор Васильевич блаженно повел носом.

– Странное дело – лагерь, тюрьма, а воздух божественный.

Яшка только хмыкнул в ответ: он чего, о свежем воздухе явился беседовать?

Нестор Васильевич, разумеется, хотел говорить вовсе не об атмосферных явлениях. Ему нужно было узнать, может ли Цыган связаться с женбараком и найти там одну женщину?

– Любовь? – понимающе кивнул Яшка, потом почесал в затылке и сказал: – Да пожалуй, что и можно будет найти… Надо с братвой побалакать.

– Только никому не говори, что для меня ищешь, – предупредил Загорский. – Сегодня сможешь?

– Сегодня уже никак, давай завтра.

Ну, завтра так завтра. На том и разошлись.

* * *