Хроники преисподней

Нестор Васильевич удивился. Что за ерунда, зачем Ногтеву убивать лицедеев? Аббат отвечал, что наверняка, конечно, он знать не может. Но есть основания полагать, что Ногтев бредит театром и в глубине души считает себя великим актером. Ногтев думает, что он утонченная личность, завидует изяществу и благородству аристократов и желал бы сам с ними сравняться. Но в жизни сделать это невозможно, и он хотел бы по меньшей мере играть аристократов в театре. Однако сказать это напрямую Ногтев, конечно, не мог и решил таким образом намекнуть театральным деятелям…

– Хламовцам, – уточнил Загорский.

– Да-да, именно хламовцам, – подтвердил аббат Фариа. – Так вот, он надеялся, что, когда место освободится, на главную роль могут пригласить его. И тогда он просто убил конкурентов – первого, а затем и второго.

– Простите, но теория ваша звучит дико, – вымолвил Загорский, когда к нему вернулся дар речи.

Аббат с ним не согласился. Эдмон Дантес недооценивает значимости тщеславия, это одно из самых сильных чувств. А уж неудовлетворенное тщеславие само по себе способно разорвать человека на части. Это так же больно, как счастливый соперник в любви. Может быть, даже больнее.

– Ну, предположим, – сказал Нестор Васильевич несколько нетерпеливо. – Предположим, Ногтев заказал Шурке убить князя, потом Калитина – и что дальше?

– Выполнив заказ, Шурка, видимо, надеялся, что его оставят в покое. Однако я думаю, что на следующую же ночь его самого попытались убить другие уголовники. Ногтев, так сказать, стал заметать следы. Шурка понял, что в лагере ему не жить и решил удариться в бега. Но неудачно. Его поймали, водворили в Секирку, здесь он пробыл день и часть ночи, и рано на рассвете его тайком увели. После чего я услышал два отдаленных звука, похожих на выстрелы, и Шурка больше не вернулся.

Звуки, похожие на выстрелы не означают, что расстреляли именно Шурку. Загорский предположил, что Старого могли отправить обратно в роту.

– Могли, – согласился аббат. – хотя это крайне маловероятно. Во-первых, за попытку побега здесь обычно держат месяцами, а не одни сутки. А, во-вторых, вы, судя по всему, искали его в лагере – и не нашли?

Загорский молчал.

– Миль пардон, – продолжал аббат Фариа. – Насколько я понял, все роли убитых отдали именно вам. Если мы правы, и их убили по заказу Ногтева, то примите мои глубочайшие соболезнования – этот человек ни перед чем не остановится…

– Давайте-ка спать, – перебил его Нестор Васильевич, – утро вечера мудренее.

Глава восьмая. Восставший из мертвых

Изъятый на следующий день из Секирки Загорский был задумчив и немногословен.

– Бога ради, скажите, что адский ваш променад прошел не впустую, – сказал Миша, пока они шли к своей роте. – В противном случае Коган меня убьет. Пока он уламывал Васькова вас отпустить, у него поседели волосы даже на груди.

Загорский отмахнулся: не так уж это страшно, на груди волосы можно и побрить. Парижанин напомнил ему, что они в лагере, среди уголовников, у которых свои представления о чести и мужественности. А если серьезно – что все-таки удалось ему узнать в штрафном изоляторе?

– Простите, Миша, – отвечал Нестор Васильевич, – но этого я не могу сказать даже вам.

На это Парижанин обиженно заметил, что господин фармазон уж слишком скрытен для своей масти. Кем, интересно, был он до того, как взялся толкать бриллианты и золото?

– Мсье Егоров, вы можете и дальше упражнять свою наблюдательность, но я бы вам категорически не советовал предавать огласке любые ваши догадки, – строго сказал Нестор Васильевич.

Миша поднял руки: сдаюсь. В конце концов, неважно, кто такой Василий Иванович Громов, важно, что они прямо сейчас двинутся на репетицию новой пьесы, которую написал Лидин. Кстати, вспомнил Парижанин, Громова искала женщина.

– Что за женщина?

– Из каэров, графиня К.

– Мне нужно с ней встретиться! – немедленно объявил Нестор Васильевич. – Как это сделать?

Миша объяснил, что это не так просто – женбарак обнесен колючей проволокой и хорошо охраняется. Проще всего обратиться к шпане – у них везде есть знакомства. Ну, или ждать, пока она сама не появится на горизонте снова. Загорский хмуро кивнул, после чего они двинулись на репетицию.

Нестору Васильевичу предстояло сделать важный выбор. Версия аббата Фариа не давала ему покоя. Скорее всего, это был бред сумасшедшего. Да, при разговоре он казался здоровым и даже остроумным, но ведь известно, что умалишенные очень ловки и легко прикидываются нормальными. Если же он с самого начала был здоров, почему так ужасно кричал в своей келье? Нет, тут явно что-то не то. Во всяком случае, слепо доверять его словам не стоит.

Однако с другой стороны, все-таки был маленький шанс, что аббат прав – пусть даже он трижды помешанный. Начальник концлагеря, который уничтожает актеров-конкурентов – недурная история для бульварного романа. Может быть, пойти путем принца Гамлета? Написать пьесу о том, как некий начальник заказал убийство актера, потому что ревновал его к Мельпомене. Затем поставить ее, показать Ногтеву и посмотреть на реакцию!