Хроники преисподней

Весь следующий день прошел в заботах и репетициях, а вечером был спектакль. Это был бесплатный спектакль, какие шли два раза в неделю по будням, в отличие от платных – те показывались в субботу и воскресенье. Народу в бывшей монастырской трапезной, переделанной под театр, набилось столько, что, казалось, будто люди висели на стенах и даже на потолке. И это, вероятно, недалеко было от истины. Ротные командиры и старосты в серых бушлатах и шинелях, с нашивками на руках, распоряжались в зале, усаживая на лучшие места блатных и просто нужных людей.

В платные дни атмосфера была несколько иная, там каждый занимал место согласно купленному билету, который лично приобретал внизу, в кассе. Это создавало удивительное чувство – как будто в лагерь проникал ветер свободы, и заключенные на короткое время делались обычными вольняшками, или, говоря фраерским языком, полноправными гражданами. Так же, как и в театрах на большой земле, при входе в фойе контролер отрывал кусочек билета и только после этого пропускал в зал.

Пройдя контроль, люди чинно ходили по фойе, сидели вдоль стен, слушали, как из зала доносятся звуки разогревающегося оркестра. Но самым главным чудом и самым главным удовольствием платных спектаклей становились женщины. Театр был единственным местом в Соловках, где заключенный мог поговорить с женщиной свободно, не на бегу, не украдкой.

Но даже и на бесплатных спектаклях с их хаосом и неразберихой со сцены в зал все равно сходило чудо, чудо настоящего искусства. Вот где становилось совершенно ясно, что театр – поистине удивительный дар людям от богов, дар, способный преобразить и осветить даже самую глухую тьму.

Спектакль снова прошел на ура, а по окончании его у выхода ждали Загорского трое уголовников – Камыш, Яшка и Пичуга. Режиссер Глубоковский, с которым выходил из театра Нестор Васильевич, посмотрел на них с величайшим подозрением:

– Вам что угодно, молодые люди?

– Это ничего, это мои знакомые, – успокоил его Загорский.

Отошли в сторону, чавкало под ногами грязное лагерное бездорожье. Яшка хмуро лузгал семечки, Камыш курил и прятал глаза, Пичуга в своей буденновке переминался на заднем плане, видимо, ощущая себя малополезным статистом в окружении столь серьезных людей. Начинать разговор никто не торопился. Пришлось начать Загорскому.

– Какие новости? – спросил он.

Новости были плохие и хуже некуда. Загорский велел начать с просто плохих.

Плохая новость заключалась в том, что Яшке удалось отыскать графиню, но как раз накануне ее разбил удар. Как говорили ее товарки, сначала у графини стал заплетаться язык, потом она просто повалилась на землю. Теперь вот лежит в санчасти и молчит. На большой земле, может, и откачали бы. Здесь же, без хороших врачей и медикаментов надеяться не на что.

Загорский, выслушав Цыгана, закусил губу и неподвижно смотрел теперь вниз, в землю, словно графиня уже покинута этот мир, и он прозревал ее тело, лежащее под землей. Яшка деликатно ждал, пока старый фармазон спросит о второй новости. А Загорский не спрашивал, он думал о чем-то. Точнее говоря, не думал – вспоминал.

Нет, они никогда не были с графиней К. в любовной связи, хотя Нестор Васильевич помнил ее еще молодой женщиной. Но она всегда вызывала у него какой-то трепет и восхищение – в первую очередь своим ангельски кротким характером, столь редким при настоящем, глубоком уме, которым графиня была наделена от природы. Странным образом она так и осталась незамужней, хотя казалась завидной партией. Причиной стала сердечная драма: когда графиня была совсем юной, ее жених погиб от несчастного случая. Судя по всему, после этого бедная женщина дала зарок не выходить замуж и хранить верность своей первой любви.

Кочевая жизнь Загорского не позволяла им видеться часто, но Нестор Васильевич знал, что дом графини – то место, где ему всегда рады, где его примут и укроют от любых бурь, даже если против него ополчится весь мир. Но началась революция, и графине самой понадобилась защита, а его в этот миг не случилось рядом.

И вот она оказалась на Соловках, где судьба ее предрешена. И даже здесь, уже встретившись с ней, Загорский не смог уберечь ее от жадных лап судьбы… Страшно подумать, какие потери приходится переживать ему в последние годы! Да точно ли до сих пор хранит его Фортуна, или с возрастом груз этот стал непосильным даже для всемогущей богини?

Яшка деликатно кашлянул, прерывая его невеселые мысли, и спросил:

– Ну, что, вторую новость можно?

– Давай вторую, – безучастно кивнул Загорский.

– Тебя, Василий Иванович, убить хотят.

Как ни расстроен был Загорский, но при этих словах воленс-ноленс навострил уши. Убить? Кто? И как это стало известно?

По словам Цыгана, известно это стало совершенно случайно. Пичуга поздно вечером прогуливался неподалеку от роты, где обретался Громов. Тот как раз возвращался с репетиции. Пичуга хотел было подойти, поболтать, но застеснялся.

– Он у нас стеснительный, как девушка: ему лысого покажи, он покраснеет, – объяснил Яшка, но Громов прервал его: давай дальше.