Изнанка

– По-разному может сложиться. Может посмотреть. А может и сожрать захочет. Твари разные бывают, как, собственно, и мы сами. – Он недобро посмотрел на неё.

– А их можно убить?

– Наверное можно. Но зачем? Они не обязательно хотят расправы. Но они чувствуют тебя, и могут прийти, если ты будешь близко. Поэтому по лесу шастать нельзя в темное время. Это их время. А в избу никто не сунется. – Он вскочил, сощурив глаза и прикидывая что-то, но не произнося этого вслух. – Я сейчас. – Коротко бросил, и не оборачиваясь выскочил во двор. – Не ходи за мной. – Хлопнула дверь.

Вернулся он с полным ведром угля. Потом вышел наколоть дров. Слова из него вылетали так же, как сучья из-под топора – коротко, морщась, без удовольствия. Позже, заперев дверь изнутри, он знаком показал ей, что говорить пока не надо.

Потрогал рукой печь, проведя пальцами по боковой поверхности.

– А как ты ушел отсюда? – Она не выдержала, рассматривая, как он нежно смотрит на лучину, что запалилась внутри печи, подминая разгорающимся жаром пятнистую кору, только что ободранную с больших кусков сухого дерева в поленнице. – А как ты вернулся? – Она, не надеясь на ответ, задавала вопросы в пустоту, глядя черными глазами в пасть белой печи.

– Гуси. – Коротко бросил он в усы.

– Что?

– Гуси, они могут шастать туда-сюда. Иногда целыми выводками тут появляются, пролезая через любые трещины.

– Туда-сюда? – Задумчиво повторила Уми. Припечатывая губами каждый слог. – Так ты в другом мире был!! – Уми догадалась, и вскочила со своего места, подошла поближе, нетерпеливо переминая пальцы.

– А как там? Я ничего не помню, кроме каких-то обрывочных, ускользающих образов, да и в тех я уже начинаю сомневаться, правда ли это было со мной, или приснилось лежа рядом с очень горячей печью.

– Там тяжело, грудь каменеет, чуть только сунешься, сердце щемить начинает. Я люблю теплый ветер, слушать, как поют птицы на самом закате, как трещат цикады летом, как разговаривают незнакомые мне люди, жалуются на жизнь, мечтают, чтобы поскорее все уже закончилось. Гуси там по-другому гогочут, еще есть похожие на них лебеди, те тоже могут шастать, но почему-то никогда их тут не видал.

– А как они попадают обратно? – Задумчиво спросила Уми, садясь рядом с его ногой у печи.

– Точно так же, через трещины. Выискивая, откуда пахнет свежей травой, и тем миром. Им тут даже есть нечего. А кто найдёт что-то, так меньше шансов обратно вернуться. Чутьё уходит совершенно. Хотя не припомню, чтобы хоть один гусь тут остался. Видела этих, с раскрытыми ртами? Они очень любят свежатину.

Печь, взявшись за большие поленья загудела, раздалась жаром. Больше не стреляла искрами, только дышала глубоко и часто, разогревая угли до магмовой красноты, и готовая поглотить всё и вся.

Печник, закашлявшись, окрыл входную дверь, вдохнул холодного ночного воздуха. Полоска света от печи с визгом рассекла темноту. В лесу было тихо.

– Мы все уже принадлежим этому миру, а не тому. И проникая в тот мир, мы рискуем и здесь оказаться не у дел. Застрять. – Он одним рывком закрыл дверь, потянулся к чайнику, отпил большим глотком воды, уселся на лавке, снимая сапоги и разматывая тряпьё с ног. – А не вернуться нельзя, там мы никто. Так, туристы. Я всё надеялся, что меня за эти вольности тоже в мешок этот черный определят, и потом дальше по этапу. – Он мотнул головой в сторону заслонки. – Я разное перепробовал, но видно, пока старое не истлеет или не перегорит – нельзя. Я давно жду. Вот иногда выбираюсь, спичек прихватить, послушать живых птиц, если повезет можно даже чуть тепло солнца почувствовать, но это не всегда получается. – Он тяжело вздохнул, улёгся на лавку, и отвернувшись к стене, и еле слышно продолжил.

– Если бы было всё так ясно. С теми, с кем всё ясно, они в мешках оказываются сразу. Очнулись – темнота, а впереди яркая печь. На переплавку. – Он вдруг откинулся на спину, закинув руки за голову и захохотал неприятным каркающим, сорванным голосом, и так же резко бросил. – Хуже, что нас таких по лесам бродит сколько. – Он присвистнул. Кого не сожрал лес и его хм.. обитатели, те выходят к нам всегда.

– И в мешки эти попадают напрямую?

– Ну кто-то в лесу застревает, а кому-то легко, потому что они к жнецам идут, и те их сразу же оприходывают. Но большинство-то в наш черный лес проваливается, мы их на сук до поры до времени, а потом, как пора приходит, в печь. Видала, вторая часть кочегарки закрыта для наших глаз, там кто-то тоже как на каторге работает без продыху. Когда я ухожу, бывает простаивает немного, но ничего, крутимся потом как можем. Работы много. А те, кто сам по себе, кто как бы провалился в никуда, и ни туда, и ни сюда, тех эти, с раскрытой пастью отлавливают. – Он усмехнулся.

– А почему ты тут так долго?

– Каждому свой срок – Печник усмехнулся. – Кому-то быстро в печь лететь, а кому-то эту печь обслуживать – И почти в усы пробормотал – Похоже, что бессрочно.

– А что с тобой было.. ну, там – Она неопределенно мотнула головой – За что ты тут надолго застрял?