Изнанка

Она взялась за ведро, что валялось в углу, наполнила его углём доверху, волоком дотащила до печи, оставляя полосы от ведра по земле, а потом расцарапав каменный пол. Вытряхнула всю гору внутрь, помогая лопатой. Не горит.

Невозможно было понять, как топить печь. Просто заложенный уголь в печи не схватывался огнем. Вспыхивал с краёв, и чуть померцав по краям, тух.

Поверх угля она положила несколько деревянных поленьев, проложив тонкими прутиками лучин, и опять взялась за спички. С третьей попытки удалось разжечь. Нехотя, словно объевшись, печь медленно разогревалась, осторожно пробираясь от одной кучки углей, к другой, ярко вспыхивая на несколько секунд, если попадался тонкий кусочек коры дерева, или не прогоревший еще обломок лучины.

Остаток ночи не пришлось даже присесть ни разу. К утру печь выла, крутя вихры воздуха, захватываемые при открывающейся заслонке.

Чтобы растопить, и держать в жару всю ночь печь нужно нагрести угля в ведро, дотащить до дома, вывалить на пол, а ночью уже перекидывать в печь. Три ведра за раз достаточно. Наколоть дров с первого раза не получилось. Топор не лежал, как следует в руке, выскальзывал, и промахивался. Но с каждым новым заходом получалось всё лучше, и лучше. Ночью подбрасываешь угля, ставишь чайник на горячую сторону, вода нагревается быстро, и можно в перерывах сидеть на лавке, смотреть на отблески огня через заслонку, и потягивать горячую воду. Очень сильно хотелось спать, но страх перед тем, что вернется петух, был сильнее. Есть не хотелось совсем, только пить иногда. Воду тоже надо было заранее набрать из чана, стоявшего на улице. Уми всё думала, откуда там вода, пока не застала в первый же день сильный дождь, что шел несколько дней не останавливаясь, и наполнил полупустой чан до краёв.

Проведя так несколько дней, всё вдруг стало очень простым. Не надо никуда идти, не нужно прятаться от ловцов, или бояться встретить очередного незнакомца. Ночью топИ, с рассветом заваливайся на лавку спать, а к темноте ближе, проснувшись потная, и липкая как в жару – успей натаскать углей и поленьев наколоть, и опять закидывай всю ночь печь, разгоняя до шипения и свиста. Снаружи всегда или темнеет, или уже темно. С утра трубы еще чадят в полную мощь, и вонь невыносимая, скорей-скорей накидать полное ведро угля, добежать обратно в избу, отдышаться, и за следующим ведром зажмурившись. Поэтому она приловчилась с рассветом, как только первые лучи забьют через раскрытую щель в двери, поддавать жару в печи, чтобы там выло, трубило, билось, и заваливаться на лавке спать.

Проснулась одним вечером, когда было еще светло. Осела тяжелым кулём на лавке, соображая, где она. Сон не отпускал. В полудреме днём всегда снилось много снов. Словно чужих, про незнакомые жизни, про непринятые, или не вовремя принятые решения, и тоску по чужому, из снов, прошлому. Каждый раз просыпалась она, и думала, что как же так вышло, если был шанс всё переменить.

Тяжело поднявшись, натаскала угля, взялась за топор, и стоя у дровницы во дворе, ощутила чужой тяжелый взгляд изнутри леса. Вдруг ветром как будто пронеслось изнутри деревьев «Дай мне лесенку» – надломленный, тонкий голос. Она вздрогнула всем телом, подалась на край поляны, вглядываясь в толщу часто идущих деверев, но собственное дыхание мешало – стало частным, влажным, коротким.

Голос растворился промеж веток, раскидавшись ветром по сторонам. Уми долго так простояла на границе леса, не выпуская топора из рук, пытаясь уловить хоть скрип ступни, хоть одну подломившуюся ветку, или шелест сухого мха. Ничего. Показалось.

С полой, пустой тишиной пришло ощущение, что нужно срочно уходить. Убежать как можно дальше от этого места, леса, жара печи.

Пахло тошнотворно. Она легко сбросила топор из рук, и не оглядываясь вошла в лес, поднырнула под тяжелые старые темные лапы елей, переступила через засохшие побеги дикого винограда. Издали их можно принять за клубок змей, каждая толщиной в кулак.

Черный лес оттого и черный, что тут нет ничего живого. Висящие промасленные коконы уже не так пугают, и их стало намного меньше, чем было в первый раз. Уми выбрала направление, и решительно отправилась петлять между деревьями.

Стоило ей оступиться, сухая ветка разломила тишину, и коконы заворочались, заклубились изнутри. Пространство зашевелилось. Коконы вытягивали рты, заталкивая в себя часть шелестящей черной оболочки, шевелились изнутри, чуть раскачиваясь на суках. Она испуганно вертела головой, пытаясь понять, что они делают. Может зовут грибницу? Или они так общаются между сосбой?

Она рывком метнулась вперед, но пробежав совсем немного, вышла на неглубокую колею, устланную серым, давнишним ельником. Села под одним из голых пустых стволов, и замерла. Она так заблудится, и будет еще хуже.

«Беги» – Стучит кровь по вискам.

«Но куда? Куда отсюда бежать?» Уми крепко сжала колени кольцом рук, и смотрела в сторону того куска леса, откуда она пришла сюда неделю назад. Неделю ли?