Интернат

Малой перехватывает его взгляд и тоже оглядывается. В конце концов, куда тут бежать? Останавливаются, стоят, смотрят в туман, ждут. Секунду, две, три. Становится холодно и от этого особенно страшно. Там точно кто-то есть, кто- то стоит, принюхивается к ним. Вот только не видно ничего за этими кусками тумана. Тогда Паша приседает. И замечает собак. С десяток, если не больше. Худые, уличные, всеми брошенные. Стоят в нескольких метрах от них, вытянули по направлению к ним намокшие худые шеи, прислушиваются. Малой тоже приседает. Тоже видит. Собаки осторожные, держатся начеку. Но совсем не испуганные. Сразу видно, кто тут чужой, а кто на своём месте. Смотрят тяжело, свирепо, но голоса не подают, выжидают.

– Пошли, – чуть слышно говорит Паша. – Не трогай их.

Поднимаются, идут, стараясь не показывать паники, не спешить. Первым не выдерживает Паша. Оборачивается, приседает. Собаки сразу же замирают, держа дистанцию. Паша поднимается, делает шаг назад. Собаки неохотно тоже отступают. Но как только он поворачивается, сразу же устремляются следом.

– Не реагируй на них, – советует малой. – Они чувствуют, что ты их боишься.

– Я их не боюсь.

– Да ладно, – тихо говорит малой. – Даже я чувствую, что ты их боишься. Я тоже боюсь. Кто их знает, чем они тут питаются. Иди спокойно.

Идут дальше, всё быстрее, всё нервнее, снова едва не переходят на бег. Но понимают: бежать нельзя ни в коем случае, это будет сигналом, будет знаком для тех, кто преследует. Паша от напряжения взмок, лихорадочно пытается что-нибудь придумать, нервничает, чувствует, как к горлу подкатывает паника. Как же так, думает. Что ж я вытащил сюда пацана? Как я его теперь смогу защитить? У малого при этом вид более уверенный. Хотя бы потому, что в руках у него бита. Но пальцы, которыми он эту биту сжимает, совсем побелели. Возможно, от холода. Паша замечает на дороге битый кирпич. Ну всё, думает, нужно что-то делать, убегать нет смысла. И он уже собирается подобрать кусок кирпича, как вдруг малой тихо, но отчётливо говорит:

– Смотри налево.

Паша смотрит налево. Видит открытую во двор калитку, покрашенную в зелёный. Не успевает понять, что к чему, как малой хватает его за рукав и тащит к калитке. Паша тяжело бьёт ботинками мокрый асфальт, мчит следом. Собаки тут-таки срываются за ними, оглашая окрестность лаем из десятка простуженных и голодных горл, голосят на весь мир – азартно и отчаянно, бросаются к ним, хватают зубами плотные куски воздуха. Малой заскакивает во двор, Паша вваливается следом за ним. Только бы она закрылась, думает про калитку, только бы она закрылась. Рвёт калитку изнутри. Та на какое-то мгновение – всего лишь на мгновение – застревает, зависает, но затем сдвигается и со стуком закрывается. Ближайший пёс, вожак, наваливается на неё передними лапами, но Паша успевает закрыться изнутри, и теперь ломись не ломись – они в безопасности. Собаки это понимают, разочарованно тычутся мордами в калитку, рычат, выгавкивают своё разочарование, пытаются пролезть под металлическими воротами.

– Быстрее, – кричит малой и бежит от ворот.

Паша – за ним. Двор заасфальтирован, в асфальт рыжей глиной влеплен след от грузовика – похоже, вывозили вещи. Свои или чужие. Замок на дверях, ведущих в дом, сбит, хотя сама дверь закрыта. За домом сразу же распахнутый гараж, внутри разбросанные бумажные коробки, инструменты и куски железа. За гаражом летний душ, сбитый бак для воды валяется в потемневшем и отсыревшем цветнике. Дальше забор, за ним город. Малой толкает покосившуюся калитку, бежит по размокшей дорожке. Паша чувствует, как земля налипает на ботинки, утяжеляя их, мешая бежать.

А бежать надо. Они бегут по чёрному неубранному огороду, мимо вымокших стеблей кукурузы, мимо тяжёлых, сгнивших на корню овощей. И выбегают прямо на выжженную поляну. Малой выскакивает первым и замирает заворожено и испуганно. Паша набегает следом и сразу же натыкается взглядом на кровавую кашу посреди выжженной травы: куски коровьей шкуры, кости, жилы вперемежку с землёй. Резали скотину, догадывается Паша, коптили туши. Малой не может сдвинуться с места.

– Не смотри! – кричит Паша. – Не смотри.

И прикрывает ему глаза ладонью. И малой вдруг становится безвольным, не сопротивляется, ничего не говорит, позволяет оттащить себя подальше от этой горы сгнивших кишок, несколько раз приостанавливается, запутавшись в густой траве, потом убирает Пашину руку, бежит дальше, не оглядываясь, не выдыхая. Тогда было так же, думает Паша, всё, как теперь: бледный, безвольный племяш после приступа, врачиха, стоящая над ним с заплаканными глазами и не знающая, что сказать. Лучше не вспоминать.