Янтарный телескоп

Лира внимательно слушала их разговор и, видя, что Йорек всё ещё не хочет им помочь, сказала:

— Йорек, ты же знаешь, какие злые были эти люди из Болвангара. Если мы не победим, они смогут вечно продолжать свои дела. И потом, если ножа не будет у нас, они сами могут его захватить. Когда я тебя встретила, мы о нём не знали, Йорек, и никто не знал, но теперь мы знаем и должны использовать его сами, мы просто не можем по-другому. Это было бы для слабаков, и это было бы неправильно, всё равно что отдать его им и сказать: «Давайте, пользуйтесь, мы вам не помешаем».

Да, мы не знаем, что он делает, но я ведь могу спросить алетиометр? Вот и узнаем.

И мы сможем хорошенько об этом подумать, а не гадать и бояться.

Уилл не хотел называть главную причину: если нож не починят, он может никогда не вернуться домой, никогда не увидеть свою мать; она никогда не узнает, что случилось, будет думать, что он бросил её, как отец. Оба их ухода будут на совести этого ножа. Он должен использовать его, чтобы вернуться к ней, или он никогда себя не простит.

Йорек Бирнисон долго молчал, глядя в ночную темноту. Потом он медленно поднялся, величаво подошёл к выходу из пещеры и посмотрел вверх: на небе былизнакомые ему северные звёзды, были и чужие.

За его спиной Лира переворачивала мясо на огне, а Уилл осматривал свои раны.

Тиалис и Салмакия на своём выступе молчали.

Потом Йорек обернулся.

— Хорошо, я сделаю это, но с одним условием, — сказал он. — Хотя я чувствую, что это ошибка. У моего народа нет богов, призраков и деймонов. Мы живём и умираем, и всё. Человеческие дела приносят нам лишь печали и неприятности, но у нас есть язык, и мы воюем, и мы используем инструменты. Может быть, нам стоит принять чью-то сторону. Но полное знание лучше полузнания. Лира, спроси свой прибор. Узнай, чего ты просишь. Если после этого ты всё ещё захочешь, я починю нож.

Лира немедленно достала алетиометр и пододвинулась поближе к огню, чтобы видеть циферблат. Она читала прибор дольше обычного, а когда моргнула, вздохнула и вышла из транса, на лице её отразилась тревога.

— Он никогда ещё не говорил так путано, — сказала она. — Он сказал кучу всего.

Думаю, я поняла. Думаю, да. Сначала он сказал про равновесие. Он сказал, что нож может навредить или сделать добро, но между тем и другим такое тонкое, такое чуткое равновесие, что самая слабая мысль или желание могут качнуть весы в ту или другую сторону… и он имел в виду тебя, Уилл, твои мысли или желания, только он не сказал, какая мысль плохая, а какая хорошая.

— Потом… он сказал да, — закончила она, сверкнув глазами на шпионов. — Он сказал, да, сделайте это, почините нож.

Йорек пристально посмотрел на неё и кивнул.

Тиалис и Салмакия спустились, чтобы посмотреть на всё поближе, а Лира сказала:

— Надо ещё дров, Йорек? Мы с Уиллом можем сходить.

Уилл понял, что у неё на уме: вдалеке от шпионов они смогут поговорить.

Йорек сказал:

— Ниже первого отрога на тропе есть куст со смолистыми ветками. Принесите их сколько сможете.

Она тут же подскочила, и Уилл пошёл с ней.

Под сияющей луной лежала тропа — цепочка припорошенных следов на снегу, холодный воздух кусал за щёки. Оба они почувствовали себя бодрыми, полными надежд и живыми. Они молчали, пока не отошли на порядочное расстояние от пещеры.

— Что он ещё сказал? — спросил Уилл.

— Кое-что, чего я тогда не поняла и сейчас не понимаю. Он сказал, что нож станет смертью для Пыли, но потом сказал, что только так можно сохранить ей жизнь. Я не поняла, Уилл. Но он снова сказал, что нож опасен, он всё время это повторял. Он сказал, если мы, ну, ты знаешь — то, о чём я думала…

— Если мы пойдём в мир мёртвых…

— Да, он сказал, что если мы пойдём туда, мы можем никогда не вернуться, Уилл.

Мы можем не выжить.

Он промолчал, и они, посерьёзнев, зашагами дальше, ища по дороге куст, о котором говорил Йорек, притихшие от мысли о том, на что они могут решиться.

— Но мы должны, — сказал он. — Так?

— Не знаю.

— Я хочу сказать, теперь мы знаем. Тебе нужно поговорить с Роджером, а я хочу поговорить с отцом. Теперь мы должны.

— Мне страшно, — сказала она.

И он знал, что больше она никому в этом не признается.

— Он сказал, что будет, если мы не пойдём? — спросил он.

— Только пустота, ничего. Я ничего не поняла, Уилл. Но, думаю, он хотел сказать, что даже если это так опасно, мы должны попытаться спасти Роджера. Но всё будет не так, как когда я спасла его из Болвангара; тогда я вообще не знала, что делаю — просто отправилась туда, и мне повезло. То есть мне все помогали: гиптяне, ведьмы. Там, куда нам придётся пойти, помощи не будет. И я вижу… я видела во сне… это место… оно хуже Болвангара. Вот почему я боюсь.

— Чего я боюсь, — спустя минуту сказал Уилл, не глядя на неё, — так это застрять где-нибудь и никогда больше не увидеть свою мать.