Янтарный телескоп

Почти добрались; а дэмоны уже обезумели от страха, потому что сквозь деревья просачивались всё новые и новые призраки, и сдерживали их только отважные духи.

«Ты можешь прорезать здесь?» — спросил дух Джона Перри.

Уилл поднял нож, но его тут же остановил мучительный приступ тошноты. В желудке у него было пусто, и спазм причинил ему жуткую боль. Рядом в том же состоянии была Лира. Дух Ли увидел, почему им так плохо, прыгнул к дэмонам и схватился с бледной тварью, просочившейся сквозь скалу у них за спиной.

«Уилл, пожалуйста…» — задыхаясь, проговорила Лира.

И нож двинулся: внутрь, вдоль, вниз и обратно. Дух Ли Скорсби заглянул в окно и увидел широкую, тихую прерию под сияющей луной, так поразительно похожую на его собственную родину, и ему показалось, что на него снизошла благодать.

Уилл прыгнул на поляну и схватил ближайшего дэмона, а Лира подхватила второго.

И даже в этой жуткой спешке, даже в этот опаснейший момент оба почувствовали, как внутри что-то встрепенулось: ведь Лира держала дэмона Уилла, безымянную дикую кошку, а Уилл нёс Пантелеймона.

Они оторвали взгляды друг от друга.

— Прощайте, мистер Скорсби! — крикнула Лира, найдя его взглядом. — Если бы, о, спасибо, спасибо, прощайте!

— Прощай, милое дитя, прощай, Уилл, удачи вам!

Лира забралась в окно, но Уилл остановился и посмотрел в глаза духу отца, сиявшему среди теней. Он должен был кое-что сказать ему перед тем, как покинуть его.

Уилл сказал духу отца:

— Ты сказал, что я воин. Ты сказал, что такова моя природа и не стоит с ней спорить. Отец, ты ошибся. Я дрался потому, что мне пришлось. Природу мою выбирал не я, но я могу выбирать, что мне делать. И я выберу, потому что теперь я свободен.

Улыбка его отца сияла гордостью и нежностью.

— Молодец, мальчик мой. Ты просто молодец, — сказал он.

Уилл больше не видел его. Повернувшись, он пролез в окно за Лирой.

И теперь, когда они достигли своей цели, когда дети нашли своих дэмонов и бежали, мёртвые воины позволили своим атомам расслабиться и разлететься — наконец-то, после долгого ожидания.

Из рощицы, прочь от озадаченных призраков летел последний клочок сознания, когда-то бывший воздухоплавателем Ли Скорсби. Из долины, мимо своего могучего старого приятеля, закованного в броню медведя, и ввысь, так же, как взлетал много раз его большой воздушный шар. Не тревожимый ракетами и разрывающимися снарядами, не слыша взрывов, криков и воплей, гневных, мучительных и предостерегающих, сознавая только своё движение вверх, то, что осталось от Ли Скорсби, прошло сквозь тяжёлые тучи и очутилось под сияющими звёздами, где ждали его атомы его любимого дэмона, Хестер.

Глава тридцать два. Утро

Широкая золотая прерия, которую видел из далека призрак Ли Скорсби через окно, выглядела тихо-золотой, немного жёлтой, коричневой, зелёной и переливалась ещё миллионами оттенков под первыми утренними лучами солнца. В некоторых местах проглядывала чёрнота на линиях и полосах яркой степи, и серебряный цвет, где солнце поймало верхушки особой травы, превращающейся в цветок, и синей, где широкое озеро доходило до горизонта, а маленький водоём сливался с отражением голубого неба.

Тихо, но не безмолвно мягкий бриз колыхал миллиарды небольших стеблей, перемежаясь с трескотнёй миллиардов насекомых и других маленьких существ, копошившихся, жужжавших и чирикавших в траве, с пением птицы высоко в синеве, чьи трели переливались различными перезвонами: сейчас пониже, а теперь очень высоко — при этом никогда не повторяясь.

На широкой равнине было лишь две живые бледные фигурки мальчика и девочки, тихо спящие вплотную, под сенью отвесной скалы, на вершине небольшого обрыва, они казались мертвыми. От голода кожа стянула лицо, а боль оставила круги под глазами. Они были покрыты слоем пыли, грязи и крупными пятнами крови. От абсолютной неподвижности плохо выглядели, будто последней стадии истощения.

Лира проснулась первой. Поскольку солнце, передвигаясь по небу, уже прошло мимо скалы и коснулось её волос, она начала крутиться. А когда лучи достигли век, медленно и тяжело сопротивляясь, девочка вынырнула из глубин сна, будто рыбка.

Но с солнцем не поспоришь, и, повернув голову, она положила руку поперек лица, с бормотанием: «Пэн, Пэн…».

Под тенью своей руки она открыла глаза и окончательно проснулась, не двигаясь в течение некоторого времени: руки и ноги были настолько изранены, что всё тело и после сна осталось вялое и неотдохнувшее. Тем не менее, сон испарился, повеял лёгкий бриз, пригрело солнца, послышалась возня насекомых и музыкальная песня птицы в вышине — она уже вспомнила красоту мира. Всё было прекрасно.