Янтарный телескоп

Метатрон закричал. С отдалённых краёв огромной пещеры ему откликнулось эхо, и голос его заметался от скалы к скале, множась и затихая; духи, двигавшиеся вдалеке бесконечной процессией, приостановились и посмотрели вверх.

А дэмон-барс Стельмария, почти лишившаяся чувств вместе с лордом Азраилом, в последнем усилии кинулась к горлу ангела.

Метатрон упал на колени. Миссис Коултер, падая с ним, поймала взгляд залитых кровью глаз лорда Азраила. И медленно поднялась на ноги, отводя бьющееся крыло, и схватила ангела за волосы, чтобы откинуть назад его голову и обнажить его горло для зубов барса.

А лорд Азраил уже тащил, тащил его назад, спотыкаясь на вырывавшихся из-под ног камнях, а золотая обезьяна прыгала с ними вниз, хватала, царапала и рвала, и вот они были уже почти на краю. Но Метатрон, поднявшись, последним усилием раскинул крылья, и их огромный белый свод всё опускался, и опускался, и опускался, снова, и снова, и снова, а потом миссис Коултер отлетела в сторону, и Метатрон выпрямился, его крылья бились всё сильней, и вот он уже поднялся в воздух, он был над землёй, а с ним и лорд Азраил, всё ещё крепко державший его, но быстро терявший силы. Золотая обезьяна крепко вцепилась пальцами в волосы ангела и не собиралась отпускать его ни за что…

Но они были над краем бездны. Они поднимались. Если они взлетят выше, лорд Азраил упадёт, а Метатрон уйдёт от них.

«Мариса! Мариса!» — вырвался крик у лорда Азраила, и мать Лиры поднялась и встала на ноги рядом со снежным барсом. В голове у неё гудело, она оттолкнулась и что было сил прыгнула, чтобы броситься на ангела, и своего дэмона, и своего умирающего возлюбленного и, ухватив эти бьющиеся крылья, увлечь всех их вместе в бездну.

Трупоеды услышали крик ужаса, вырвавшийся у Лиры, и их плоские головы тут же защёлкали зубами вокруг.

Уилл прыгнул вперёд и полоснул ближайшего трупоеда ножом. Он почувствовал лёгкий толчок в плечо — это Тиалис спрыгнул на щёку самого большого трупоеда, схватил его за волосы, и не успел трупоед его стряхнуть, как шевалье с силой пнул его под челюсть. Тварь взвыла, задёргалась и упала в грязь, а первый трупоед тупо посмотрел на обрубок своей руки, а потом в ужасе уставился на собственную лодыжку, за которую, падая, уцепилась отрезанная рука. Через секунду нож уже был в его груди. Уилл почувствовал, как рукоять дёрнулась три-четыре раза с последними ударами умирающего сердца, и вытащил нож, чтобы падающий трупоед не выбил его из рук.

Он слышал злобные вопли и визг остальных тварей, которые бросились бежать, и понял, что Лира рядом с ним невредима, но бросился в грязь, думая лишь об одном.

«Тиалис! Тиалис!» — закричал он и, избегая щёлкающих зубов самого большого трупоеда, отвернул набок его голову. Тиалис был мёртв, шпоры его глубоко вонзились в шею животного. Тварь всё ещё брыкалась и кусалась, и Уилл отрезал ей голову, откатил подальше снял мёртвого галливеспианца с кожистой шеи.

«Уилл, — сказал сзади Лира, — Уилл, смотри…»

Она пристально вглядывалась в хрустальный паланкин. Он не разбился, хоть хрусталь и был весь в пятнах грязи и потёках крови тех существ, которых съели трупоеды перед тем, как его найти. Он лежал среди камней, опасно накренившись, а внутри…

«Ой, Уилл, он ещё жив! Но, бедняжка…»

Уилл увидел, как она трогает руками хрусталь, пытаясь достать ангела из паланкина и успокоить его; он был такой старый, напуганный, плакал, как ребёнок и жался в дальний уголок.

«Он, наверное, такой старый, никогда ещё не видела, чтобы так страдали, ох, Уилл, давай его выпустим?»

Уилл одним движением разрезал хрусталь и сунул руку в паланкин, чтобы помочь ангелу выбраться. Обезумевшее и обессилевшее существо могло лишь всхлипывать и что-то бормотать и шарахнулось от Уилла, заподозрив новую опасность.

«Всё в порядке, — сказал Уилл, — мы можем хотя бы помочь тебе спрятаться.

Вылезай, мы тебя не обидим».

Дрожащая рука слабо схватила его руку. Старик всё стонал и поскуливал, скрипел зубами и конвульсивно хватался за себя свободной рукой; но когда Лира тоже протянула руку, чтобы помочь ему выбраться, он попытался улыбнуться и поклониться и его древние глаза с невинным удивлением моргнули на неё из глубины морщин.

Они вдвоём помогли ветхому днями выбраться из его хрустальной тюрьмы; это оказалось нетрудно, потому что он был легче пёрышка и готов был идти за ними куда угодно, не имея собственной воли и откликаясь на простую доброту, как цветок на лучи солнца. Но на открытом воздухе уже ничто не защищало его от ветра, и, к их ужасу, его силуэт стал расплываться и растворяться. Всего за пару секунд он совсем растаял, и последним, что им запомнилось, были эти изумлённо моргающие глаза и глубокий, усталый вздох облегчения.

И он исчез: тайна растворилась в тайне. Всё это случилось меньше чем за минуту, и Уилл сразу же вернулся к павшему шевалье. Он поднял маленькое тело, держа его в ладонях, как в колыбели, и почувствовал, как по щекам бегут слёзы.

Но Лира уже настойчиво что-то ему твердила: «Уилл, нужно уходить, надо, леди слышит тех лошадей…»