Гришкин менталитет

Нажметдин Усманов – ветеран войны, даже своим существованием являющий воспитательный фактор для подрастающего поколения. Правда, рассказывают, сам Нажметдин воевал недолго. Вернулся с фронта колченогим. По упорно циркулирующим слухам, ее он прострелил сам. Но это домысел – результат, быть может, Нажметдиновых же откровений знакомым, еще в первые послевоенные годы. О том, например, что на фронте его не прельщали ни табачные пайки, ни фронтовые сто граммов. Понятно. Выпившим море по колено. Когда в бой, Нажметдин за ними трусцой вслед, с ружьишком наперевес. Оно так сохранней. На трезвую голову и решение самострела, мол, созрело.

Вернувшись с фронта, как вспоминают теперь старики, он, хоть и колченогий, но молодой и сильный, уже вовсе не чуравшийся рюмки, был популярен средь солдаток, оставшихся не только без поддержки сильных мужских рук, но обделенных мужской лаской и вниманием. Катался, говорят, Нажметдин тогда как сыр в масле, не только теша свое, но и, нет сомнения, решая насущную проблему восполнения убывающего в бойне народонаселения страны. А кончилась война, по истечении десятилетий, когда ветераны от ран и увечий уходили в мир иной, где ни назначенных льгот, ни привилегий не надо уже, вот тогда все почетней стали отводить места в президиумах и на трибунах во время торжеств бывшему поначалу не в шибком почете Нажметдину. Трудоучастие его в построении светлого будущего происходило в качестве то библиотекаря, то заведующего клубом, а одно время даже партийного вожака колхоза. При нагрянувших на излете века очередных революционных преобразованиях, когда отцы отечества вдруг резко повернули салазки общественного развития вспять, с ропотом перенеся было упразднение роли компартии, недавно на чем свет стоит поносивший служителей религии, лишь началось по всему пошатнувшемуся оплоту социализма восстановление церквей и мечетей, коммунист Нажметдин стал муллой.

В тот день он оказался в райцентре по своим делам. В верхах, говорят, пообещали ветеранам войны выделить автомобили, но что-то медлят. Под лежачий камень вода не побежит. Ездил, узнавал: скоро ли? Правда, сам ветеран – уже годы не те – за руль вряд ли сядет, но машинешка сгодилась бы внуку.

Вот как раз после военкомата ему и встретился Зайни и по просьбе показал ту самую амбулаторную карту, из которой получалось, во флот забирают соседского сына.

– Молодец, Гильметдин, – говорил старый вояка, зашедший к соседям, чтобы обсудить приятную весть. – Хорошую смену вырастил. Мы когда-то кровь мешками проливали, защищая Родину…

Он, волоча ногу, похаживал по комнате, останавливался напротив паренька и говорил, говорил. Все о героизме. Эта «пролитая мешками кровь», о которой непременно упоминалось во время нередких по плану патриотического воспитания встреч со школьниками, пробуждала в подростке когда-то неприязнь. Можно подумать, где-то в басмачах служил седой говорун, раз мешками измеряет пролитую кровь. (Это у них ведь там бурдюки.) Но сейчас это выражение казалось даже значительным.

Словом, правильность взятого курса подтвердил и авторитет в общественной жизни деревни. Приподнятое настроение воцарилось в доме. Жизнь проистекала своим чередом. До отправки на службу, по расчетам, еще несколько месяцев. Еще больше четверти учиться в школе. Быть может, даже стоит попытаться-таки поступить в университет. Но тогда с морфлотом, если вообще не отставить его, повременить придется. Есть ли смысл?

Гильметдин словно бы переродился: с сыном обращался – несравнимо с тем, как случалось раньше, когда, несмотря на высокую оценку его потенциала, нет-нет да, чего греха таить, и выговаривал, видя, что не в полную силу своих возможностей готовится тот к грядущим свершениям. В лицах матери и отца, правда, частенько задумчивость проступает, на смену которой, впрочем, тут же может прийти бодрый дух, и отец, только что, склонив голову, смотревший в одну точку на полу, уже напевал: «Раскинулось море широко…» Но тут жена начинала шмыгать носом, потому что знала, что в песне той – трагическая повесть о старушке, оставшейся без погибшего сына-моряка. А вот если мужу приходят на память слова другой песни – «На побывку едет молодой моряк…» – Василя в лице меняется.

Проводы в армию, как издавна повелось в деревне, – праздник. Лишь пришли повестки очередной группе парней, всю неделю до отправки шумели прощальные застолья. До поздней ночи молодежь с гармошкой, с песнями с весельем ходила по улицам. И никто не посмеет возмутиться за шум-гам, мешающий отдыху труженика. Последние денечки догуливают те, кому завтра в строй.

Зайни средь товарищей хоть и держится неприметно, но, присмотрись внимательней, не ровня им, сухопутным швейкам. Потому малоречив, снисходителен.