– Вот такая история, – проговорил мой старший товарищ. – То ли небыль, то ли быль, как поется в песне.
Он помолчал в размышлении.
– Бабушкины сказки. Только вот, говорят, сказка-то ложь, да в ней намек. Правильно? Как, по-твоему?
Он помолчал, помешивая в размышлении пунцовые угли, и добавил:
– Есть продолжение у сказки. Но уже поздно, расскажу как-нибудь в другой раз.
Михаил Андреевич умер лет через десять после той нашей охоты. Он так и оставался неутомимым до последних лет жизни, но чувствовал себя средь людей не совсем уютно. Люди плохо понимали его, видели в нем куркуля, живущего, дескать, только для обогащения. Сад, заложенный, взрощенный его руками, недолго пережил его. Сегодня за оградой новых хозяев сада уже нет деревцев; заросли крапивы да длинных побегов американского клена – неприхотливого сорняка, укореняющегося там, где земля остается без внимания человека, уныло шуршат листвой. Лишь одна старая яблонька – напоминание о недавнем благоухании, доживает свой век. Глядя на нее, я часто вспоминаю ставшего для меня близким человека, общение с которым было не просто интересным, но полезным.