Гришкин менталитет

Родитель нашего философа за свою жизнь – какой уж там Канары да Багамы – сам-то, если выезжал дальше райцентра, то всего разок – в Баймакский дом отдыха. Случилось это в милые его сердцу, именуемые теперь застойными, времена. Но Зайни минует солдатчину, поступив учиться в университет. А если с поступлением осечка, – так ведь со здоровьем у него проблемы. Не армейский, словом, он человек.

Однако подоспело время освидетельствования призывников года рождения того же, что и Зайни. В тот день Гильметдин с Василей проводили сына, уверенные, что он вернется, как предупреждали врачи, с «белым билетом» – подтверждением непригодности к военной службе. Походив два дня с товарищами по кабинетам, в которых всяко изучали состояние тела и духа будущих защитников Родины, Зайни пришел домой со своей, так называемой, амбулаторной картой, задолго до этой комиссии пообтрепавшейся, опухшей до толщины энциклопедического справочника, по которой впору изучать в медицинских учебных заведениях человеческие недуги. Вернулся в некоторой растерянности и тут же сообщил встретившемуся в дверях отцу о причине, нарушившей душевное равновесие.

– Во флот записали.

– Как во флот? – удивился Гильметдин.

– Нажметдин-агай встретился мне, вот тут нашел запись, – протянул ту самую «энциклопедию» сын, раскрыв ее на последней странице, где черным по белому стояло: флот 160299.

– Флот. Так и есть, – удостоверился отец. – А что за цифры-то?

– Нажметдин-агай сказал, это номер команды.

– Да-да, я и забыл. Там ведь номер команды пишут.

Именно эти минуты и есть начало того исторического момента в семействе, которое лишь вчера готово было грудью встать на защиту Зайни от военщины, а тут сам отец уже впал в растерянность, которая, впрочем, длилась недолго, потому что в комнату вошла мать и тут же поинтересовалась:

– Что сказали, сынок, в комиссии?

– Во флот записали, – поспешил с ответом Гильметдин и испытывающе посмотрел на жену, которая, вскинув брови, качнула головой, пока не зная, как отреагировать на новость.

Сам Гильметдин в дни молодости исполнял долг перед Родиной в, так называемом, стройбате. Нельзя согласиться с теми острословами, которые утверждают, что это вовсе не армия; однако во языцех так и считается, что в стройбат отправляют всех, кто не сгодился для сугубо военной службы, – не то чтоб убогоньких, но таких, которые, если лопату да лом в руках держать могут, – то и ладно; ну и, конечно же, чтоб хоть до десяти умели считать и, желательно, чтоб хоть по слогам складывали. А флот, известно, одна из самых труднокомплектуемых команд. Моряком возьмут, только если ты орел. И вот тебе на: отец-стройбатовец воспитал (верь после этого врачам) орла, которому теперь никакая Чечня, откуда тысячи погибших, не грозит. Нет в Чечне флота. Да тут, закатав штаны, с ложкой-кружкой да с харчем недельным вприпрыжку скакать в военкомат: к защите морских рубежей готов!

Быть может, эти же мысли ввергли в растерянность теперь уже и Василю. Много ли у них в деревне отслуживших в морфлоте? В позапозапрошлом году сын захудалой школьной уборщицы – оболтус Ишбулды, странным образом сгодившись, после года службы на море приехал на побывку, в скрипучих ботинках, в бескозырке, весь в лентах с якорями – деревня словно на дыбы встала. Ишбулды-то, то в развальцу, то, вдруг вспомнив, – расставляя ноги пошире, как на палубе в качку, весь отпуск ходил, не снимая форму. Разве что сподобится утречком за водой к колодцу, так в окнах близрасположенных домов – головы: вон он, вон он, в тельняшке! А в лице Ишбулды так и написано: и как это вы здесь, на суше?

Словом, в семействе Сыртлановых совершился исторический поворот. На сто восемьдесят градусов. От недавнего убеждения в никчемности армейской службы – к решению: служить! во флоте!

– Ну что? Значит, в морфлот? – положил Гильметдин руку на плечо сына, все пребывающего в задумчивости, и сжал пальцами, словно прощупывая, достаточно ли в нем крепости, чтоб выдержать почетное бремя. А тот стоял молча, хотя понятно было, что еще в дороге, возвращаясь после военкоматской комиссии, и сам шибко усомнился в целесообразности изначально разработанных наметок.

Лишь Василя, в первые минуты, услышав новость, не то чтоб возрадовавшаяся, но не скрывавшая доброго расположения духа, вдруг стала плакать, тихо, лишь шмыгая носом.

– Ты чего, мать? – удивился отец семейства. – Посмотри, какого сына воспитала, а хнычешь.

– Да. А если в Чечню отправят? – тут же парировала бодрость мужа женщина.

– В какую Чечню? Чечня – это Кавказ. А нашего на м-море…

Часом позже в избу, которую посетила приятная новость, вступил упоминавшийся в разговоре отца с сыном Нажметдин-агай – сосед Сыртлановых, первым встретивший Зайни после комиссии в райцентре и определивший по амбулаторной карте номер команды, в которую зачислили парнеца.