Гришкин менталитет

Звали мы его, отличавшегося от сезонных однокорытников дебелостью, добротностью бледнорозовых чресел, – Курортником. Уфимец, сын писателя, Курортник отличался еще начитанностью и таковой любознательностью, что своими вопросами частенько если не выводил из себя кого-нибудь из нас – взрослых, то непременно оставлял в растерянности.

В те дни мы получили телеграмму от моей сестренки, проживавшей уже далеко от родительского гнезда, о том, что она едет домой, только не одна. Тогда у нас случился переполох, потому что в неожиданно прибывающем госте мы заподозрили чужестранца. О том свидетельствовало его имя – Отто, значившееся в телеграмме рядом с именем сестренки. Конечно же, перед нами предстала задача – не ударить лицом в грязь перед заграницей. Гадая, пытаясь по имени определить, из какой же гость страны, мы, взрослые, стали готовиться к встрече и одной из предупредительных мер сочли нейтрализацию Курортника, который своей чрезмерной любознательностью мог озадачить кого угодно – хоть нас, хоть его – гостя. Регламентировать возможные вопросы эрудита к незнакомцу не имело смысла по причине их известной бесчисленности и многообразия. А потому мой дядюшка решил проявить твердость.

– Вот что, любезный, – говорил он, выведя юное дарование в сад и положив руку ему на плечо. – Я знаю, ты молодец. Книжек много прочитал и станешь когда-нибудь профессором кислых щей. Но сегодня речь о заграничном человеке, перед которым ты можешь опозорить нас.

Курортник смотрел на него, склонив голову на бок.

– Ты понимаешь, о чем я? – продолжал наставник.

– Понимаю, дядь Алик, – отвечал инструктируемый.

– Ну и чего ты понимаешь, скажи-ка мне?

– Много не говорить.

– Правильно. Много не говорить, вопросов не задавать.

Меня с того часа дядюшка обременил персональной ответственностью за каждый шаг беспокойного племянника.

Отто Луис Гансалес Лоретто – прибылой в нашей шумной компании, был красивым, благородной внешности мулатом из Венесуэлы, приехавшим в нашу страну для учебы в Губкинском институте. За год предварительной подготовки он сколько-то осилил русский язык, но не в таком объеме, чтоб легко общаться с незнакомыми людьми. После встречи и торжественного застолья мы разместились в передней для приятной беседы: венесуэлец – на мягком стуле в центре, а вокруг – полтора-два десятка пар любопытных глаз. Разговор проистекал непринужденно. Гость, видно, уже привыкший к чрезмерному вниманию к своей персоне, особо не смущался устремленным на него взглядам и, приняв как само собой разумеющееся множество вопросов, отвечал на них, частенько прибегая к помощи своей подруги – нашей родственницы. Мы видели перед собой молодого человека из противного тогда нашим идеологическим принципам, капиталистического государства в Южной Америке, чья богатая бабушка жила в Штатах, и, конечно же, увлекшиеся в интересном разговоре, забыли про уже известного героя. Никто не заметил, когда Курортник оказался в центре круга – сидел на табуретке прямо напротив мулата, закинув ногу на ногу, и в нетерпении мял пальцы рук, не отводя жадного взгляда от своей жертвы. И, конечно же, достаточно было случиться легкой заминке в беседе, как любознательнейший представитель социалистической стороны перехватил инициативу – кинжалом вонзился в беседу.

– А у вас в Венесуэле президентов убивают? – выстрелил он торопливо.

Гость, видно, не поняв скороговорки, поднял глаза на подругу, которая, не находя ничего крамольного в словах племянника, разъяснила суть вопроса. Но вопрошавший и не ждал ответа. Понятное дело – там у капиталистов убивают.

– А у вас оружие свободно продается?

На размышление была дана секунда-другая.

– А у вас там наркотиками торгуют?

Венесуэлец, улыбаясь, лишь взгляд успевал переводить с собеседника на его тетю, в то время как оппонент, должно быть, ясно понимал, что выхваченную у компании инициативу долго не удержать.

– А венесуэльская мафия связана с «Коза Нострой»? Публичные дома у вас платят налоги государству? Вы спутники в космос…

Тут распоясавшийся представитель соцлагеря как-то станным образом, не вставая с табуретки, вдруг исчез сквозь плотное кольцо участников беседы и в следующую минуту стоял на кухне перед дядюшкой.

– Тебе, овца, что было сказано вчера? – зло прошипел тот.

Курортник простосердечно смотрел ему в лицо.

– Вот что, любезный, – продолжил все шепотом дядюшка. – Не подходи туда. Займись-ка делом. Вон посмотри, сколько мух залетело в избу.

Мух, и вправду, было много. Они кучковались на клеенке обеденного стола, на стенах, потолке, жужжали на оконном стекле.

– Сделай хлопушку из газеты и – геть! – вперед.

Отстраненный от беседы, должно быть, удовлетворился выпущенной очередью каверзных вопросов и стал охотно исполнять порученное дело, громко хлопая оружием, сделанным из подручного материала, и уже не выпускал его из рук до самого вечера. Именно оно стало источником одного из той череды злосчастий. Только до этого мне пришлось претерпеть нагоняй от дядюшки за халатность, за утраченную бдительность.