Горячие сердца

Никто из людей не роптал: командир был прав.

Но очень ошибся бы тот, кто подумал, что Гастелло — педант, не жалеющий своих людей. В конечном счете, благодаря привычке все делать во-время, ничего не откладывать на «потом», не давать мелочам разрастаться в крупные дефекты, в его эскадрилье подготовительная работа заканчивалась раньше, чем в других.

К полудню, когда командиром полка было отдано распоряжение освободить весь летный состав для отдыха, люди Гастелло уже давно отдыхали.

Получив боевое задание, отдохнувший Гастелло засел со своим штурманом за работу над картой. Только когда им самим все стало ясно, были подняты летчики и штурманы. В штабе эскадрильи слышался приглушенный гул голосов и шелест карт.

Каждому командиру самолета, подходившему с докладом о готовности, Гастелло задавал несколько вопросов. Оказывалось, что капитан не только знал все детали служебной деятельности своих командиров, но был в курсе их личных дел и дел их подчиненных. Он знал о семейных обстоятельствах радистов и стрелков многое, чего не знали командиры их кораблей. Оказывалось, что его заботило все. Но только сегодня об этой осведомленности узнали другие.

— Командир сегодня особенный...

— Особенный, правда.

— В общем, конечно, я хотел бы когда-нибудь стать таким же.

— Не так-то это просто!

— Характер надо иметь...

К 18.30 Гастелло доложил командиру полка о готовности эскадрильи и получил приказ прогреть моторы к двадцати часам.

Сумерки выползали из леса, обступившего аэродром, когда на крыльях бомбардировщиков слабо засветились венчики выхлопа. По мере того как темнело, эти венчики делались ярче. Они горели, как волшебные цветы с голубыми прозрачными лепестками, то удлиняющимися, то укорачивающимися, окрашиваясь по концам желтыми или красноватыми бликами. Гастелло издали смотрел на эти необыкновенные цветы, но ему было не до поэтических ассоциаций. Он отмечал только хорошее или плохое сгорание смеси, правильную или неправильную регулировку карбюраторов, работу форсажа. И делал короткие замечания инженеру эскадрильи.

Свою машину Николай, как всегда, еще раз осмотрел отдельно уже не как командир эскадрильи, а как летчик. Потом пришел на КП полка.

— Никаких перемен? — спросил он у дежурного.

— Все в порядке... кроме погоды.

Дежурный протянул метеосводку.

Гастелло просмотрел ее внимательно. Прогноз не сулил ничего хорошего. Днем на трассе прошли дожди, и к вечеру плотный покров кучевых облаков сделался еще плотнее.

Гастелло посмотрел на юго-восток. Темная полоса тянулась оттуда далеко на северо-запад, отдельные облака слились в одну плотную массу. Было очевидно, что если самолеты и не встретят грозы, то хорошая болтанка им обеспечена.

Гастелло повернулся было к выходу, но на секунду задумался и подошел к коммутатору, где сидела Анна. Сделал вид, будто хочет проверить позывные:

— Значит, на сегодня «Анна»? — А сам улыбнулся: — Наверно, это счастливые позывные... для меня.

— Надеюсь, — негромко произнесла она, пытаясь улыбнуться. — От Федота письмо пришло: получил новое назначение.

— Федот — молодец. Настоящий мужчина! Такой возьмется за дипломатию — военным можно будет сложа руки сидеть, — сказал Николай как можно беспечнее. — Однако я тебе мешаю?

Он взял ее руку и пожал двумя своими. Это были большие и крепкие руки, словно из железа. А пожатие было мягкое и ласковое.

Прежде чем отдать команду «по самолетам!», Гастелло приказал заглушить все моторы и экипажам собраться к нему.

— Я хочу, чтобы каждый член экипажей эскадрильи представил себе смысл сегодняшнего задания. Наша цель — один из аэродромов, на который немцы перебросили из центральной Германии в общем около трехсот бомбардировщиков дальнего действия. По данным нашего командования, эта масса предназначена для налетов. на Москву. Нам с вами выпала честь первыми ударить по гнезду стервятников... По самолетам!

Так держать!

Земля уже погрузилась в темноту, а солнце все светило и светило в лицо Гастелло. Чем ниже оно уходило за горизонт, тем выше поднимался самолет. Долго еще на фонаре летчика поблескивал красный отсвет. Потом он зарозовел только на краях облаков. Потом исчез совсем.

На приборной доске засветились синие огоньки лампочек. Внизу, в штурманском фонаре, время от времени мигал мягкий свет над планшетом. Николаю был виден лишь его отблеск, выхватывавший из темноты бок штурмана. А когда штурман лег на стекло пола, Гастелло стали видны только широкие подошвы штурманских унтов.

Земля была черной. Такой угрюмой и насторожившейся она никогда не бывала в мирное время. Словно каждый кустик стремился остаться незамеченным.

Пересекли железную дорогу, обогнав неосторожно дышащий искрами паровоз. Вероятно, машинист за грохотом локомотива не слышал высоко идущих машин.

Гастелло машинально проверил ремешок ларингофона.

— Штурман!

— Есть.

— Надо лезть в облака.

— Дайте еще немножко жизни, командир.

— Высота мала.

— Доберем.

— С бомбами я не могу лезть свечой.

— Еще одну-две минуты, — взмолился штурман. — Только свериться с исходным пунктом маршрута и взять путевой угол... Для страховочки.

— Ладно, две минуты.