Горячие сердца

Стрелки остановились. Совсем остановились!

Рука буфетчицы пододвинула стакан:

— Чайку покрепче...

«Пушкин» поставил на карте какой-то значок над жирным словом Брест. Что значит этот значок?.. Может быть...

Нужно научиться различать условные знаки... Скоро она научится. Научится всему. Главное — научиться быть такой, какой была бы на ее месте всякая другая связистка...

Хочется еще папиросу. Нет, дежурный подумает, что она волнуется...

Загорелась лампочка радиста.

Нажала включение.

«Говорит Буря...»

Ее палец на кнопке вздрогнул.

«Говорит Буря... вызывает Нину... Контрольное фотографирование выполнил... Имею два прямых попадания зенитных снарядов... лишился приема, могу только передавать... Буря вызывает Нину... Могу только передавать... только передавать... Правый мотор недодает обороты. Отбита правая консоль... Лишился приема. Могу только передавать. Вызову на подходе домой. Дойду хорошо».

В дежурку вошел начальник штаба:

— Где он может быть?

«Пушкин» посмотрел на часы, прищурился на карту.

— Думаю, где-нибудь здесь. — Его палец, описал кружок на ярко освещенном зеленом поле карты.

— А правый мотор?

— Да, раз недодает — трудно рассчитать. Но если Гастелло сказал, что дойдет хорошо...

— Значит, дойдет, — согласился начальник штаба и ушел на балкон вышки. Его голос послышался из темноты: — К приему остальных готовы?

— Абсолютно точно, товарищ полковник.

— Не забудьте: у «Книги» тоже выбыл мотор. Наверно, задержится.

— Абсолютно точно, товарищ полковник.

Анна жадно ловила слова, отодвинув один наушник. Но вот защелкала мембрана:

«Говорит Тюльпан... Тюльпан просит посадки...»

Дежурный взял трубку:

— На поле!.. Дорожки проверены?.. Прожектора?.. Освещать северную посадку... Радист: «Тюльпану» заходить на посадку...

Машины возвращались одна за другой.

Анна Петровна автоматически улыбалась проходившим летчикам. Даже сказала белобрысому молодому штурману:

— Ваш поцелуй я не передала в штаб.

— Хорошо сделали. — Он показал в улыбке крепкие белые зубы.

Анна Петровна так же машинально ловила сквозь возбужденное оживление признаки усталости на лицах летчиков, отмечала складки вокруг ртов, синие тени под глазами, набухшие веки. Она отчетливо видела, как вздрагивали пальцы некоторых штурманов, когда они водили карандашами по карте, давая объяснения начальнику штаба.

А стрелки часов тащились, как мертвые...

— Товарищ капитан, сколько времени... — Она хотела досказать: лететь от цели до нас? Но не досказала.

Дежурный удивленно глянул на свои часы, сверил их со стенными:

— Все в порядке.

— А я думала... стали.

«Говорит Буря...»

Эти простые слова прозвучали для нее, как удар грома.

«Говорит Буря... Не имею приема. Могу только передавать. Правый мотор выбыл. Иду на триммере. Скорость снижается еще задуванием в штурманский фонарь, разбитый снарядом. При подходе вызову. Отвечать будете световыми сигналами... Буду над вами через двадцать минут...»

Последние сутки казались ей целой жизнью, но зато эти двадцать минут стрелки пробежали в одну секунду. Да нет, в сотую долю секунды!

«Говорит Буря. Шасси не встало на место. Обратно тоже не убирается».

— Передайте «Буре», — крикнул с балкона полковник: — уйти из зоны, экипажу покинуть самолет на парашютах!

«Буря... Буря... говорит Нина... принимайте Нину...»

«Говорит Буря... Повторяю: шасси осталось в полувыпущенном состоянии... Попытаюсь сесть...»

Полковник вбежал в будку:

— Повторите: посадку запрещаю... Экипажу оставить самолет.

— Товарищ полковник, у него нет приема.

— Проверьте!

«Говорит Нина... вы слышите меня, Буря?»

«Нина... Если поняли о шасси, дайте две белые ракеты».

— Две белые ракеты! — приказал начальник штаба.

«...Ракеты вижу. Сейчас выбросятся стрелок и радист. Я вернусь через пять минут. Если все будет готово к посадке, дадите две зеленые. Уточняю: шасси полувыпущено. Правой консоли нет. Правый мотор стоит».

Анна дрожащей рукой отвела один наушник. Она напряженно ловила то, о чем говорили между собой начальник штаба и дежурный.

— Какого чорта? — сердито проговорил полковник. — Это уже не лихачество, а просто безумие.

Дежурный секунду подумал.

— Да, он не имеет права рисковать штурманом и собой.

— Не похоже на Гастелло...

— Да, очень странно.

Тошнотный клубок снова стал приближаться к горлу Анны.

Но внимание привлек радист:

«Говорит Буря... Переключаю на командира...»

И она услышала голос Николая:

«Сейчас прыгнут стрелок и радист. Штурман прыгать не может. Тяжело ранен в обе руки. Подготовьте мне посадку с северо-запада. Иду юзом под сорок пять градусов. Попытаюсь сесть. Если поняли, дайте две белые... Спасибо. Дайте на меня прожектор. Бросаю экипаж. Ухожу на круг. Вернусь через пять минут».

Анна чувствовала, что ее шея стала вдруг слишком слабой, чтобы держать голову, отягощенную наушниками. Их стальной обруч сжимал череп, как тисками. А клубок в горле стал таким большим, что она должна была открыть рот, чтобы глотнуть воздуха. Но все это длилось лишь до того мгновения, когда в ее сознание, как сквозь вату, вошла фраза, сказанная полковником:

— Нужно сменить у коммутатора жену Гастелло.

— Да, это не для нее.