Горячие сердца

— Как можно полнее и как можно дольше!

— Чтобы работать!

— И бороться... Ради этого стоит зубами драться за жизнь. За свою и чужую. Ради дела, ради всех вас, ради... него. — Николай кивком указал на спящего Виктора.

— Значит, ты... — Она, не договорив, прижалась к его плечу. —Ты меня очень успокоил.

— После войны пойдет другая жизнь. Куда сложнее!.. Нужно готовиться в академию.

— Дай список, подберу тебе книги...

Не выпуская ее из объятий, Николай подошел к дивану и сел.

Анна сидела, тесно прижавшись к нему.

Долго молчала, потом спросила:

— О чем ты думаешь?

Ответил не сразу.

— Хочешь, прочту новые стихи?..

И умолк, словно перечитывая их мысленно. Она не торопила. Знала, что если стихи ему нравятся, он их непременно прочтет:

...в час, когда последняя граната
Уже занесена в твоей руке
И в краткий миг припомнить разом надо
Все, что у нас осталось вдалеке, —
Ты вспоминаешь не страну большую,
Какую ты изъездил и узнал,
Ты вспоминаешь родину, такую,
Какой ее ты в детстве увидал, —
Кусок земли, припавший к трем березам,
Далекую дорогу за леском,
Речонку со скрипучим перевозом,
Песчаный берег с низким ивняком...
Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы,
Да, можно голодать и холодать,
Идти на смерть... Но эти три березы
При жизни никому нельзя отдать.

Они помолчали.

25/VI 1941 г.

Экипаж Николая готовил к полетам новый самолет.

Немцы совершили налет на аэродром. Николай с турели своего стоящего на земле самолета открыл огонь по низко летящим немецким самолетам. Сбил одного. Но не придал этому никакого значения: случайность! Она интересовала его постольку, поскольку одним немецким самолетом стало меньше да можно было вблизи рассмотреть остатки разбившейся машины. Но это не было его прямым делом. Его дело возобновится завтра. Сегодня к вечеру самолет будет готов.

Вечером Информбюро передало:

«Части противника развивали наступление на Вильненском и Барановичском направлениях... Отдельным танковым группам противника удалось прорваться в район Вильно — Ошмяны. Попытки прорваться на Львовском и Бродском направлениях встречают сильное противодействие контратакующих войск Красной Армии, поддержанных мощными ударами нашей авиации».

Всякий раз, как упоминалась авиация, брови Николая сходились и на лице отражалось напряженное внимание:

«...Наша авиация нанесла ряд сокрушительных ударов по аэродромам немцев в Финляндии, а также бомбардировала Мемель, корабли противника севернее Либавы и нефтегородок порта Констанца...».

Жаль, что он не был в воздухе...

26/VI 1941г.

День во второй эскадрилье начался рано. Гастелло придирчиво осмотрел все самолеты. Сам проверил материальную часть, штурманское оборудование и вооружение. Было похоже на экзамен в школе. Удивлялись даже его люди, привыкшие к повышенной требовательности командира эскадрильи.

Самолеты выглядели, как подготовленные к параду. И все-таки не оказалось ни одной машины, на которой его острый глаз не нашел бы какого-нибудь упущения. Все это были мелочи, на которые другие комэски, быть может, и не обращали внимания. Но когда кто-нибудь из его людей пытался сослаться именно на то, что это пустяки, Гастелло не уставал повторять:

— В авиации пустяков нет!

После машин Гастелло осмотрел парашюты. Он требовал, чтобы при укладке каждого парашюта его владелец непременно присутствовал сам.

— От неверно заложенной складочки зависит ваша жизнь, — говорил он. — Быть может, эта складочка и «пустяк», а я не желаю, чтобы ваша жизнь ставилась под угрозу из-за «пустяка».

Потом было просмотрено обмундирование. И тут все то же правило: мелочей нет. От всего зависит жизнь, все может поставить под угрозу выполнение боевого задания.

Несходящаяся застежка-«молния» — пустяк? А если бы в полете комбинезон зацепился незастегнутым клапаном за один из десятков рычагов и винтов, торчащих внутри самолета?

Узковатый воротник — тоже пустяк? А что скажет летчик на высоте, когда ему начнет казаться, что его душит? Он будет думать об этом крючке или вовсе лишится сознания.

— У вас очень широкий воротник? Тоже не вижу ничего хорошего. Если вам пробьют плексиглас фонаря и в кабине начнет задувать, как в аэродинамической трубе, вы через полчаса не будете знать, куда деваться от холода. Окоченевший от ветра стрелок, радист, штурман, летчик меня не устраивает... Пустяков в авиации не бывает!

Перчатки, обувь, очки, планшеты, термосы — все было важно.

— Не может быть мелочей там, где делается большое дело. А партия и правительство поставили нас на самое большое дело, какое может быть доверено гражданину, — на защиту Родины.