Читаем Горячие сердца полностью

Горячие сердца

Анна выключила репродуктор и села за стол. Она хотела заставить себя позавтракать. Но, хотя первое острое волнение, вызванное вчерашней речью Молотова, прошло, жизнь уже не казалась ей такой, как всегда.

Так же, как всегда, появился над деревьями краешек солнца, так же завозились в листве и загомонили птицы; так же, как всегда, первые лучи солнца, попавшие в комнату, упали на зеркало, и отброшенный им зайчик пополз по стене над кроваткой Виктора.

Все было, как всегда.

Даже в пустой, прикрытой небрежно наброшенным одеялом койке Николая не было ничего особенного, — такой Анна видела ее тысячу раз. И все же... все же жизнь стала со вчерашнего дня другой. Совсем другой.

Да, жизнь не могла оставаться той же, что раньше, — следом за известием о вероломном нападении Германии шло сообщение, что в войну с СССР вступила фашистская Италия, что венгерский диктатор Хорти уже послал войска на советско-германский фронт.

Анна Петровна знала, что ее душа и тело, так же как и душа и тело ее Николая, со вчерашнего дня целиком и полностью отданы осуществлению новой задачи — победы над врагом. Может быть, в ее сознании это и не было сформулировано так ясно. Она просто пошла в штаб родной дивизии и сменила фартук домашней хозяйки на наушники связистки.

Муж учил ее мало говорить и мысли держать про себя.

Она скромно сидела за своими аппаратами и старалась как можно проворнее и точнее передавать по назначению то, что радист принимал от находившихся в воздухе самолетов. В той мере, в какой человек способен заставить себя быть автоматом, она старалась им стать. Она считала, что, только мысленно обезличив для себя шифры машин, сможет не искать среди всех этих «Фиалок» и «Незабудок», «Курсков» и «Батуми», «Штыков» и «Мин» того, с кем дышала одним дыханием.

Вчера Николай был «Котелком».

— В «Котелке» ни одной дырочки, — с улыбкой сказал вчера его штурман, подойдя к Анне Петровне после посадки.

Сам Николай не сказал ничего.

Сегодня он был «Уралом», и она старалась не искать среди донесений его позывных. Но пока это было выше ее сил. Со временем она, конечно, привыкнет. Должна привыкнуть. Сегодня же она еще не та, какой хочет стать.

Было бы хорошо, если бы на нее не обращали внимания. Под взглядами, даже заботливыми, труднее.

В ее обязанности входило отмечать в журнале время поступления донесений. Взгляд скользил по циферблату висевших напротив нее часов, и рука сама выписывала показание стрелок.

Но положение стрелок на «8.47» ее мозг сфотографировал и донес до сознания, потому что в этот момент радист принял донесение «Урала». Все было благополучно. «Урал» шел домой.

Николай сел, как всегда, артистически.

Анна Петровна не двинулась с места, не сбросила наушников. Только ближе, чем нужно, придвинула лицо к доске коммутатора, так, чтобы ее не было видно проходящим через комнату.

Когда села последняя машина, дежурный по штабу сказал Анне:

— Вы свободны до... — он посмотрел на часы, — до 19.00.

Она поняла: предстоит второй вылет, и поспешила домой. По многолетнему опыту она знала, что после длительных полетов, требующих огромного напряжения нервов, особенно с тех пор, как Николай стал командиром эскадрильи, он ничего не будет есть в столовой. Посидит со своими летчиками, чтобы понаблюдать за ними, оценить их душевное состояние. А сам равнодушно, для вида, поковыряет вилкой в тарелке.

Точно в тот момент, когда Николай переступил порог дома, Анна вылила несколько яиц на сковородку, где уже шипели поджаривающиеся помидоры. Глазунья с помидорами была его любимым блюдом. После этого он любил выпить чашку крепкого чаю и съесть две-три оладьи с медом. Все это быстро и как бы невзначай появлялось перед ним на столе.

Пристальный взгляд Анны придирчиво, но так, чтобы не заметил Николай, ощупывал каждую складочку, каждое пятнышко на его лице. На нем не было заметно признаков утомления. Разве только чуть-чуть припухли покрасневшие веки.

Ни слова ему не говоря, она проверила целость пристегнутых к планшету зеленых очков. Стекла были целы. «Значит, без очков высовывался из фонаря», — подумала она.

Она знала все.

От Николая не укрылось, как она осматривала его очки. Он подошел к ней и взял ее за руку:

— Ты не спокойна?

Она молча подняла на него взгляд.

Он улыбнулся.

— Я ведь не один.

— Конечно... — с трудом выговорила она, — но... ты же видишь, что творится...

Она хотела сказать, что ей страшно. И, наверно, не ей одной. Каждое новое сообщение Главного командования приносило известия о продвижении немцев.

Она подняла на него полные надежды глаза.

А непослушные губы прошептали свое:

— Так трудно, Коля...

— Кто знает, как трудно еще будет, но верь: все это останется позади... Останется и забудется.